Пристава, сыщики, заплечные мастера встречали монахов хлебом и солью. Турустан устраивал для них обильные трапезы с виноизлияниями. Монахи скромничали, ссылались на пост.

Епископ Димитрий разослал по селам приготовленную им речь для духовников, коим предстояло совершать крещение мордвы. В речи было сказано, что "святая церковь не требует у язычника отречения от своего народа, от своих предков, от своего житейского мордовского обихода, православное крещение не отнимет у человека его родины, но оно подчиняет его мудрому началу смирения. Крещение избавляет мордву, чувашей, татар, черемис и других иноверцев от властолюбивой похоти, от стремления верховенствовать в семье единой матери всех нас, ее величества государыни императрицы Елизаветы первой, дочери блаженной памяти великого Петра"...

Поп Иван Макеев охрип, читая эту проповедь по избам. Всех обежал. Показалось мало - еще раз повторил то же самое. Епископ приказал приготовить язычников ко всеобщему крещению мордвы, обходясь с ними ласково, по-братски.

Поп Иван ездил для проповеди и в Рыхловку. Феоктиста собственными глазами видела, как сбылись слова "батюшки", сказанные им два года назад.

Действительно, рыхловские "бунтовщики и крамольники" поклонились попу Ивану в ноги, прося у него прощения за свои прегрешения против власти. Плакали, каялись.

Феоктиста торжествовала. Рыхловка отошла в казну, но ее, Феоктисту, оставили управительницей. Теперь она стала расхваливать попу его супругу Хионию. Но поп - хитрый. Сразу догадался, в чем дело. Постоялец завелся у Феоктисты - усмиритель мордвы, драгунский ротмистр - усатый и нахальный человек, расположившийся в Рыхловке как природный хозяин усадьбы. Теперь ночевать она отводила попа наверх, на антресоли, в бывшую моленную Филиппа Павловича. Поп, ложась в свою постель, сердито оглядывал темные старинные иконы на стенах. Того ли ему нужно было!

- Чтоб те пусто было, - ворчал он, обиженно закутываясь в одеяло. Проклятая бабища!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На дворе стояла стужа великая. Метались лютые ветры над сугробами, похоронившими необработанные и неубранные поля. В избы вползал голод. Люди сидели в своих жилищах, ломая голову: как жить дальше. Мерли дети от недоедания. На деревни по ночам совершали нашествия волчьи стаи. Зверь выл под окнами тоненько и протяжно, тоскуя о крови.

Однажды подходившая к Терюшеву команда солдат увидела в лесу на дороге удивительную картину. Неизвестная женщина мчалась на коне за каким-то мужиком, ехавшим в санях. Мужик кричал о помощи. Офицер и солдаты невольно рассмеялись подобной трусости мужика. "Ай да тетка!" - закричали они. Но их веселье мгновенно исчезло, когда в лесной тишине вдруг прогремел выстрел и мужик брякнулся оземь, а баба скрылась в чаще леса.

Офицер и солдаты подбежали, нагнулись над лежащим на дороге мужиком и спросили его - кто он? Через силу мог сказать раненый только то, что он терюшевский староста, ехавший в Нижний вызывать себе в помощь еще новую команду; больше ничего не могли добиться от него солдаты. Так и не удалось узнать от него, кто была эта женщина.