- Родной!.. Прости старуху!.. Жадна я!.. Каюсь! На том свете жечь будут за алчность!.. Знаю!

- Да говори же - в чем дело? - начал сердиться Петр.

- Сто червонцев... Дай, батюшка, не жалей. Тебе лучше. Все богатство твое все одно прахом пойдет.

- Какие червонцы? Ты в своем ли уме? Вставай!

- В своем, батюшка, в своем. Дай, не скупись, а я тебе тайну скажу. По гроб благодарен мне будешь.

- Говори!

- Червонцы?!

- Говори. Не обману же я!

- Не обманешь?!

- Да говори!

Старуха подозрительно поглядела сначала в лицо Петру, потом Марье Тимофеевне.

- Ну, смотрите же. Нищенку - грех обижать. Слушай. Наклонись.

Петр подставил ей ухо. Старуха рассказала все, что слышала в тюрьме.

Петр ждал этого, он сам предчувствовал беду в последние дни. Косые взгляды, перешептывания, грубость начальства - все это не предвещало ничего хорошего. "Так это и должно было кончиться!" - думал Рыхловский.

Клевета, зависть и неприязнь окружили его с первых же дней появления в Нижнем. На него смотрели, как на чужого. Исподтишка над ним посмеивались. В глаза льстили, старались перейти на короткую ногу, выпытывали: как он думает о губернаторе, о своем полковом командире, расспрашивали даже насчет царицы, Разумовского, насчет двора; и о Тайной канцелярии шепотком старались выпытать кое-что, а потом шли к начальству и передавали его слова, прибавляя к ним то, чего и не говорил. Начались обиды, очные ставки, оправдания и всякие унизительные для офицера, даже просто для человека, скандалы. Все сослуживцы точно сговорились сжить его с белого света. И прозвали они его недаром "белой вороной".

- Деньги?! - протянула ладонь старуха.

Петр вздрогнул. Очнулся.

- Марья Тимофеевна, прибавь ей!.. Спасибо! Спасибо!

Старуха схватила деньги - и след ее простыл.

- Что же это такое?! Петенька! Петруша! - заволновалась Марья Тимофеевна.

- Скорее собирай меня... Я должен бежать! Скорей! Скорей!

Марья Тимофеевна принялась за дело.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На губернаторском малом дворе, сохраняя полную таинственность, собирались сыщики, тюремная стража и пристава. Стало темнеть. Стражники тихо переговаривались между собой, посмеивались, толкали друг дружку; сыщики стояли, подобно ледяным бабам, в стороне, смотрели куда-то в пространство, как будто и в самом деле они не живые и ничего не видят и ничего не слышат.

В окне у губернатора огонь. Секретарь понес ему на подпись приказ об аресте Рыхловского. Секретарь был человек спокойный, рассудительный. Нарядно одетый, он приседал и раскланивался с достоинством, то и дело розовыми пальцами в перстнях поглаживая парик.

Он вежливо сказал начальнику стражи: "Надо торопиться. Поручик стал догадываться. Как его сиятельство подпишут приказ, так немедля бегите в дом Рыхловского. Не теряйте ни минуты".

- Готовься! - скомандовал начальник стражи.

Стража выстроилась. Ожили и сыщики. Чем темнее делалось на дворе, тем более похожими на живых людей становились они.

- Сейчас тронемся!.. - посмотрев на губернаторские окна, заявил начальник.