– Алексей Николаевич, что вы, право?.. Чай, не маленькие. Хозяин Кайхосро Сирбиладзе. Он вас давно срисовал, поскольку вы пришли со мной. Завтра смело заходите вон в ту дверь.
На этом выездное совещание закончилось. Коллежские советники вернулись в город. Лыков выскочил из фаэтона на Головинском проспекте и пошел в кавахану[54]. Ему хотелось обдумать результаты своей инициативы.
Алексей Николаевич вовсе не предполагал, что внедрение какого-то армянина в казначейство даст результат. Человек этот будет от Ковалева. А сыщик уже приписал полицмейстера к агентам «большой постирочной». Вся операция задумывалась им как отвлекающий маневр. Пусть тифлисцы считают, что командированный не сидит сложа руки, а действует. Но под их контролем.
Настоящее проникновение в воровской механизм он планировал через три дня. Нужный человек уже выехал из Петербурга в столицу Кавказа. Лыков получил об этом шифрованную телеграмму. Департамент полиции сообщал, что его план принят. Губернский секретарь Азвестопуло едет под своим именем и везет те самые меченые доходные бумаги, что украли из конторы Сиюза.
Вообще, в последнее время жизнь командированного приобрела оседлый характер. Сыщик понял, что завершить дознание нахрапом не получится и он застрял здесь надолго. В итоге выработались привычки, появились ритуалы. Питерец научился спрашивать «рамбавия?» вместо «что нового?». Раз в три дня заходил в лучший в городе «Персидский и кавказский магазин» Ахшарумова и Джанинова и покупал там свежие воротнички и манжеты. Заведение находилось прямо под ним, на первом этаже здания гостиницы. В обеденное время коллежский советник пробовал разные варианты шашлыков в многочисленных харчевнях. Еще купался в разных серных банях. А по вторникам и пятницам навещал госпожу Фомину-Осипову в ее домике в Третьем проходе Лабораторной слободки. В эти дни бывший муж Виктории Павловны забирал сына к себе, и свиданию любовников никто не мешал. Хозяйка отпускала и прислугу. В маленькой чистой квартире становилось тихо и уютно, совсем не так, как в опостылевшей гостинице. Вблизи грозная врачиха оказалась милой женщиной, скучавшей по семейному очагу. Жизнь свою она считала неудавшейся и горевала по этому поводу. Но держалась и ради сына, и ради статуса. Ведь женщин во врачебно-санитарной управе было всего две. Остальные – саврасы, которым и диплом, и положение в обществе достались много легче. И Виктория Павловна всячески старалась поддерживать репутацию строгого человека. Зато одинокому сыщику, заброшенному в чужой город, уготовила много нерастраченной ласки… Фомина не предъявляла к своему новому другу никаких претензий, отказывалась от подарков, не спрашивала о прошлой жизни. Просто решила, что этот мужчина, приближавшийся к пятидесяти годам, достался ей ненадолго, ну и пусть. Торс у него все еще как у Геркулеса, но голова седая, а на теле то ли девять отметин, то ли десять – тот и сам не знает. И какая-то другая женщина переживала за эти раны. И продолжит переживать, когда он вернется домой.
Лыков же не стал терзаться угрызениями совести, малодушно списав свою слабость на физиологические потребности. Плохо одному. А он еще мужчина нестарый, куда деваться? Помрет – бог с него за все спросит. Пока же вот так…