– А-а, Михайла! – приветствовал внука дед. – Что, угорское понравилось?
– Я, деда, Петруху расспросил, как ты велел.
– Ну, и как она?
– Кто – она?
– Вдовушка.
– Да я не про вдовушку, а про Петьку! Дядька Никифор хочет его тебе в обучение отдать, чтобы он потом мог охраной командовать.
– Кто? – не понял дед.
– Петька!
– А вдовушка?
– А вдовушка нам будет платочком махать, когда домой поедем. Согласен?
– А как же? Только нам еще на торг надо – купить кое-что…
– А если на торг, то с ясной головой идти нужно, значит, спать ложись – ночь на дворе!
– Уже? – дед удивленно оглянулся на окошко. – А почему светло?
– Деда, ты глянь: Андрей уже спит.
– Никеша! – дед потряс того за плечо. – Давай еще по одной и спать.
– Да погоди ты, – отмахнулся Никифор, – на самом интересном месте…
– Спать, я сказал! – повысил голос Корней. – Завтра дел много.
– Ладно, я тебе завтра дорасскажу.
– Михайла! – дед уже орал, словно командовал сотней в бою. – Всем спать! А завтра, чтоб все как один, с платочками… И махать!
На следующий день, опохмелившись, дед принялся собираться на торг, как в дальний поход. Несмотря на то, что большая часть необходимого уже была закуплена через Никифора, а то и у него самого, дед велел запрячь сани, рассчитывая, видимо, затовариться так, что в руках все не унести. Но сразу заняться покупками не пришлось – народ толпами валил к берегу Струменя, торг быстро пустел, по всей видимости, намечалось какое-то неординарное мероприятие.
Никифор окликнул кого-то из знакомых, коротко переговорил с ним и вернулся с известием:
– Казнь будет!
– Кого казнят-то? – заинтересовался дед.
– Скоморохов давешних. Двоих – девку и старика, того-то, которому Михайла пол-уха отсек, Илларион с собой взял – дорогу указывать. А этих князь головой выдал епископу, за колдовство.
– Ну, пошли, посмотрим, что ли. Все равно торговли сейчас никакой не будет.
На льду Струменя стояли два столба, обложенные дровами, осужденные были уже здесь – привязанные к столбам. Старик стоял прямо, прижавшись затылком к бревну и глядя куда-то поверх голов собравшейся толпы, а девка обвисла на цепях: то ли была без сознания, то ли ослабела от допросов, наверняка сопровождавшихся пытками. Приговор уже зачитали, теперь осужденным что-то говорил священник. Вернее, пытался говорить – девка никак на окружающее не реагировала, а старик плюнул в монаха и отвернулся.
«Что ж это такое? На Руси инквизиции же никогда не было! Или просто такие казни были редкостью? Где-то ж я читал, что все костры России вместились бы в одно большое мадридское аутодафе. Между прочим, сэр, вы так же читали и о том, что Русь крестили огнем и мечом. Илларион с двумя сотнями княжеской дружины поехал мечом православие насаждать, а вторую составляющую приобщения славянских варваров к цивилизации вы наблюдаете собственными глазами. Или вы думали, что Русь крестили исключительно такие люди, как отец Михаил? Идеология нескольких миллионов человек так просто не меняется.
В одном он был прав – славяне порой друг друга мордуют покруче, чем иностранные завоеватели. И, что самое тошное, зачастую в угоду чужакам. Сейчас – Константинополю, через несколько веков – Риму, еще позже – Лондону, Парижу, Вашингтону. Свой своего бьет, но чужой почему-то, вопреки пословице, не боится, а радуется.