– Услышь, Господи, правду, внемли воплю моему, прими мольбу из уст нелживых. От Твоего лица суд мне да изыдет; да воззрят очи Твои на правоту.

Говоря по чести, Мишка не знал, какая молитва должна предшествовать судебному разбирательству. Начала суда на епископском подворье он не видел, поскольку был вызван для допроса позже. Но поскольку в шестнадцатом псалме были слова: «От Твоего лица суд мне да изыдет», Мишка счел этот текст подходящим, тем более, что никто из присутствующих в школе отца Михаила не учился и вряд ли мог уличить его в невежестве.

Мужчины посдергивали с голов шапки, сидящие поднялись на ноги, все присутствующие принялись креститься, но слов никто, как Мишка и ожидал, не знал. Нет, один все-таки нашелся! Абрам Ходок подхватил слова шестнадцатого псалма Давида звучным голосом, умудрившись при этом хитро подмигнуть Мишке.

– Утверди шаги мои на путях Твоих, да не колеблются стопы мои. К Тебе взываю я, ибо Ты услышишь меня, Боже; приклони ухо Твое ко мне, услышь слова мои. Яви дивную милость Твою, Спаситель уповающих на Тебя… От лица нечестивых, нападающих на меня, – от врагов души моей, окружающих меня.

Мишка в упор уставился на беззвучно шлепающего губами Никифора, изображавшего произнесение слов молитвы.

– Они подобны льву, жаждущему добычи, подобны скимну, сидящему в местах скрытных.

Никифор вильнул глазами в сторону и вдруг совершенно по-мальчишески, прижатыми к бокам локтями подтянул штаны, тут же жутко смутившись от неуместности произведенного действия.

– От людей – рукою Твоею, Господи, от людей мира…

Мишка повернулся к Пашке и вперился взглядом в его растерянную рожу.

– …сыновья их сыты и оставят достаток детям своим.

Пашка, казалось, был готов удариться в бега, во всяком случае, сдвинулся так, чтобы заслониться от Мишки телом матери.

– А я в правде буду взирать на лице Твое; пробудившись, буду насыщаться образом Твоим.

– Аминь!

Похоже, необходимый эффект был достигнут. Сценарий Никифора сломан, сторона обвинения приведена в некоторое замешательство. Можно было попытаться взять инициативу в свои руки.

– Ваша честь! – Мишка снова поклонился деду. – Негоциант Никифор из Турова сослался на обычаи пращуров наших. Конечно же, все мы память и обычаи предков чтим! Но суд наш правит княжеский сотник, а потому может ли он судить иначе, нежели по Русской Правде князя Ярослава Владимировича Мудрого? Если я ошибаюсь – прости великодушно, если я прав – прошу указать негоцианту Никифору на его ошибку.

– Кхе! Никифор, ты ж ведь не супротив Русской Правды?

– Как можно! Винюсь, Корней Агеич, оговорился!

«Браво, сэр, обвинение поставлено в положение оправдывающегося! Dura lex, sed lex! Продолжаем!»

– А в Русской Правде сказано: «В смерти волен только князь». Если ты, Никифор Палыч, говоришь о казни, значит, этому судии не доверяешь и хочешь, чтобы дело разбирал князь?

– Да о какой казни? Ребенок же! Михайла, ты чего несешь?

– Десятник Андрей! – настырно поправил Мишка.

– Э? Да, десятник Андрей. Никакой казни, и к князю незачем… Подумаешь, мальчишки подрались. Чего там князю разбирать? Если к князю со всякими пустяками ходить…