Правда, очень скоро убедился в наивности своих надежд.

А сейчас ему представилась куда более грандиозная возможность попытаться разобраться в психологии самого натурального покойника. Если, впрочем, он является таковым, а не порождением его собственного поврежденного разума.

Само собой, Ляхову никогда еще не встречался душевнобольной, способный к рефлексии по поводу своих недугов. Но ведь психиатрия — наука неточная, и отсутствие описания какого-то факта и даже синдрома отнюдь не означает, что подобное проявление душевного нездоровья на самом деле не имеет места.

— Жаль, Михаил, что отсутствует у человечества некая единая теория загробного мира и посмертного существования. Каждая религия и каждая этническая общность имеет на этот предмет собственные, иногда диаметрально противоположные взгляды. Вы, кстати, в философии какие проблемы разрабатывали?

— Вас это в самом деле интересует или проверяете степень сохранности моей личности? — осведомился капитан.

Вадим отметил некоторую странность, заключенную в его словах.

Эмоций Шлиман якобы не испытывает, отчего же мимика его в целом соответствует каждой данной ситуации? Механическая память мышц, или все-таки нечто другое? Может быть, он еще способен к восстановлению, то есть посмертный шок потихоньку проходит, хотя бы от энергетической подпитки и общения с живым человеком? Пребывания в его ментальном поле.

Так он и спросил: не располагает ли коллега информацией или хотя бы догадкой, в чем смысл такой вот его «жизни» и чем она, по идее, может закончиться?

Иначе в чем вообще смысл столь странной затеи неизвестно каких сил или законов природы? Стоит ли, мол, сначала умирать «там», а потом столь же бездарно — здесь, но с определенным временным лагом?

— Я еще понял бы, если бы здесь вас, ну и нас, конечно, в свое время ждал «Страшный суд» или, напротив, «ни слез, ни воздыханий, а жизнь вечная», а так — для чего же? Побродить в поисках пищи, которую добыть здесь нельзя по определению, ибо кто же мог рассчитывать, что мы с товарищами сюда случайно попадем? Причем тоже не в некоем экзистенциальном[49] смысле, а в качестве предполагаемого продукта питания. А если даже и попали в силу странного стечения обстоятельств, так «высший разум» должен был учитывать, что за себя постоять мы сумеем.

Не странно ли, опять же, что нам, «живым», в этом мире предоставлены все возможности и для выживания, и для самообороны, вам же — ровно ничего?

Вы же биолог и знаете, что абсолютно везде должен существовать определенный биоценоз, вполне конкретная пищевая пирамида. Кого-то едите вы, кто-то, в свою очередь, должен съесть вас… А так вот… Наверное, мы чего-то пока не уяснили.

И где, кстати, посмертные тела зверей, птиц и прочих насекомых?

Эта простейшая в принципе догадка только что пришла ему в голову и заинтересовала чрезвычайно.

Шлиман ответил вполне достойно своего и первого, и второго образования.

В том духе, что вопрос «для чего?» реального содержания не имеет, ибо телеология[50] — очередное заблуждение человеческого разума. И если нечто и случается, то, скорее всего, просто так. В силу непреодолимых законов природы или случайного сцепления необязательных обстоятельств.