Я теряю дар речи. С каких это пор начинающих авторов здесь вообще о чем-то спрашивают? На мое счастье, в этот момент в кабинет Романова заходит Баскаков. Поняв мое замешательство, Владимир Евтихианович спрашивает:

– Алексей, ты, наверное, предпочел бы кого-то из молодых режиссеров?

– Да нет, – пожимаю я плечами. – А можно узнать, чьи кандидатуры вы рассматриваете?

Владимир Евтихианович начинает перечислять фамилии, большинство из которых мне ни о чем не говорит. Но среди них я вдруг слышу главное для себя – Евгений Ташков.

– Если вы не против, давайте остановимся на Ташкове.

– Уверен? – Романов удивленно переглядывается с Баскаковым. – Его последний фильм вообще-то комедия.

– Но это же он снял фильм про войну «Жажда»? Значит, справится с таким сложным материалом.

– Ладно, – кивает Владимир Евтихианович, – пойдем тогда ко мне в кабинет. Не будем отвлекать Алексея Владимировича.

Надо так понимать, что высочайшая аудиенция закончена, и дальше судьбой моего сценария будет заниматься исключительно Баскаков. Ну и прекрасно, именно на это я и рассчитывал. Прощаемся с Романовым.

А через полчаса я уже выхожу на улицу, довольно вдыхая холодный воздух полной грудью. С Владимиром Евтихиановичем мы явно поладили. Как я и подозревал, мой сценарий «Города» находится под особым контролем у Фурцевой. Меня теперь считают ее протеже. Ну и плевать. Лишь бы дело делалось, а протеже не протеже – дело десятое. Сценарий «Адъютанта» я Баскакову тоже вручил. Он, прикинув на глаз объем рукописи, обещал прочесть ее в ближайшее время.

Так что к своей высотке я подъезжаю в отличном расположении духа. До назначенного времени еще двадцать минут, и я вполне успеваю забежать в кафе перекусить. Чай, пара бутербродов с краковской колбасой, пирожок с капустой – и можно жить дальше.

Войдя в квартиру, слышу громкие голоса, доносящиеся из гостиной.

– Алексеич, ну как же так получилось, а? Перед жильцом ведь неудобно! Обещали все сделать в лучшем виде, а сами напортачили.

– Марина Сергеевна, ну не виноваты девчонки, ей-богу – в спальне-то все нормально получилось! Никто же не ожидал, что эти заграничные обои окажутся такими хлипкими.

– А надо было ожидать!

– Да там же ни одной понятной буквы на бумажке, только эти чертовы «роглифы». Кто ж их прочтет-то! Было б хоть на английском или немецком, девчонки тогда бы со словарем перевели, а здесь же одна абракадабра, китайская грамота какая-то – сами гляньте!

Захожу в комнату, вижу, как у окна техник-смотритель и секретарь управдома склонились над упаковкой от обоев – тех, что с листьями бамбука.

– Добрый день!

Оба испуганно оглядываются, Алексеич так и вовсе застывает растерянным сусликом.

– Что случилось?

– Да, вот… девочки обои ваши испортили, – вздыхает женщина.

– Все?

– Нет, конечно! Только одно полотно.

– Ну и не переживайте. Сейчас чего-нибудь придумаем.

Начинаю разбираться, и довольно быстро выясняется, что я сам лох еще тот. Обои в Японии часто делают на рисовой бумаге, и тогда они выпускаются смазанными клеем. Естественно, что и клеить их нужно по-другому – просто смочить стену водой, а потом приложить обои к стене. Откуда это было знать девчонкам, если я и сам не в курсе?