Лежит на песке, как черная скала, — ни туда, ни сюда. Тяжко вздыхает: жди теперь, когда вода придет!

Тут по берегу волки.

Голодные. Рыщут, чем бы поживиться. Видят — гора мяса. Едва шевелится.

Подбежали. «С какого бока начинать?» — прикидывают.

Увидел это из-под воды краб.  Конец киту! Свой морской зверь — надо выручать.

Вылез на берег.

— Стойте! — кричит волкам. — И я с вами! Кита на всех хватит. Вот дождемся — все и примемся.

Волки остановились.

— Чего ждать-то?

— Как — чего? Не знаете разве: кита только при луне едят. Чем луна выше, тем китятина вкуснее.

Удивились волки, но спорить не стали. Краб в океане живет, с китом. Ему, пучеглазому, видней.

Расселись на берегу вокруг кита, морды кверху задрали.

Уж вечер — недолго ждать луны-то!

Вот из-за горы луна выглянула и поползла вверх по небу.

Волки сидят, на кита смотрят. Не замечают, что в океане вода поднимается. С голоду зубами щелкают. На краба поглядывают: не пора ли за кита приниматься?

Краб сидит себе, клешнями бока поглаживает.

Вдруг чуют волки — сидеть мокро стало. Отбежали к горе, а с кита глаз не спускают.

Стала луна у волков над головами.

Почуял и кит под собой воду. Вздохнул, набрал полную грудь воздуха да как даст хвостом! Брызги во все стороны.

Волки врассыпную.

Кит воду хвостом пенит, на волков волну гонит. Волки — на гору.

Кит развернулся головой в море, забурлил хвостищем и пошел, пошел! Выплыл на глубину, набрал воздуха — и пропал. Только его хвост и видели.

И краб потихоньку — боком, боком — за ним.

Опомнились волки — ни кита, ни краба! Долго на берегу сидели. То вверх на луну поглядят, то вниз — на воду. Ничего не понимают — народ сухопутный. Откуда им знать, что на море-океане отливы бывают и приливы!

И чем луна выше — тем приливы сильнее.

Редкий моряк встречал в океане бутылку с письмом. Почта эта ненадежна и забыта.

Мне посчастливилось найти сорок таких бутылок…

Мы вышли из Корсаковского порта и плыли на запад проливом Лаперуза в видимости японских берегов. Впереди нас малым ходом брел японец—маленькая двухмачтовая шхуна с мотором. На палубе шхуны копошилось несколько фигурок в светлых костюмах,

— Прямо по носу бутылка! — крикнул сигнальщик.

Я присмотрелся: к пароходу приближался полупогруженный в воду блестящий предмет. И верно, бутылка! Она качалась на пологой волне, кивала горлышком, лучилась на солнце.

Бутылку вытащили, распечатали. В металлическом патроне лежала записка на японском и английском языках.

«Национальный океанографический институт»… Сегодняшнее число… Ничего не пойму! — сказал наш штурман.

— Две бутылки поносу! — снова раздался голос сигнальщика.

Мы выскочили на палубу. Одна… вторая… третья бутылка. Вращаясь, они плыли мимо нас.

— Да ведь их вон кто бросает! — воскликнул штурман и показал на японский корабль.

Я рассмеялся.

Ну конечно! Японские ученые бросали в воду бутылки. Они бросали их, чтобы замерить направление и скорость течения, идущего из океана.

Мы насчитали сорок бутылок. Поблескивая на солнце и ныряя, они проплыли мимо нашего парохода.

В бутылках, о которых я рассказал, в каждой лежала деловая записка: