Нежно шелестел ветер, приглаживая растревоженную пыль. Сэнди сидел на гальке и беззвучно трясся, обхватив голову руками. Ровно, размеренно и вечно гудел океан, накатывая шипящие волны на покойный берег. Где-то там, за стеклом, в темных синих глубинах в эти минуты неспешно и умиротворенно, ничем уже не тревожась, плыли, опускались ко дну огромные птицы, замедленно раскачивая изломанными крыльями; пять чаек — погибших чаек, людьми созданных, плывут в холодную вечность, унося с собой людей. «А рыбы? — дурацки подумал старшина, — интересно, рыбы как ведут себя в таких ситуациях? Пугаются, удивляются или любопытно лезут к кабинам, пытаясь разглядеть неведомые им существа за стеклом? Впрочем, возможно, никакой рыбы там, куда ушли пять экипажей, и нет? Ведь ушли они, вероятно, туда, где мир действительно иной — все тот же вечный, бессмертный, бесконечно-множественный, великий и чистый — Мир иной…»

Созвездия были неведомы. А звезды их — полны изящной, тоненькой нежности и свежести цветов рассветного дождя.

— А ведь мы видим их здесь впервые… — с тихим потрясением воскресающего человека капитан с никогда им не ведомым целостным упоением вглядывался в светлеющие уже небеса, откуда ему в глаза ободряюще глядели тонкие звездочки-хрусталики, из бездны Космоса подмигивали троим измученным, но поверившим в себя людям, переливались неслышными вспышками, передавая, наверное, друг другу в вечные глубины весть о том, что еще трое живых существ обрели дорогу в пустыне и уже поднимаются по ней — ступенька за ступенькой.

Сколько хватало глаз, лежал вокруг уверенный в них океан, ожидая последних проводов своих гостей. И на островной скальной тверди тяжко покоилось старое железо, столь долго и надежно помогавшее и укрывавшее троих, нашедших в нем пристанище, — может быть, потому помогавшее и укрывавшее, что помнило людей? Тех, что создавали его, и тех, что жили, верили в него раньше? Люди ушли — корабль умер. Но… Но душа — или души тех, кто ушел, их тепло какой-то крохотной частичкой сохранилось в нем и теперь приняло этих троих?

Куда ушли люди старого корабля, кто они были? Может быть, были они неродившимися потомками этих троих? И где теперь их дорога?

Про то печалиться не надо. Где бы ни была она — она впереди. Всегда. И для всех — одна.

И трое летчиков — русские и американец, — став собратьями, вышли на нее, как и их предшественники; они уже преодолели первые, самые трудные шаги тяжкого пути познания, и сегодня, когда расцветет день, они вместе шагнут далеко вперед.

Нет сомнения — будет тяжко. Предстоит прорыв, великий прыжок сквозь невидимый барьер, стоящий в душе каждого землянина, нет, каждого живого существа, рожденного Создателем. Но искус преодолим — искус страха, лености и неверия.

Душа пробьется сквозь монолитное стекло, прорвется живой крик ее сквозь окаменелость враждебных Жизни сиюминутных выдуманных истин и догм — как прорывается сквозь кровь и боль крик вновь родившегося младенца, заявляющего о своем праве на существование.

Каждый из троих, не говоря друг другу и слова, избегая многозначительных и пустых фраз и клятв, уверен был в каждом — а значит, и в себе…