А М И К Л А
Я понял – это не писали. Вернее, писали не люди...
– Воля богини! Воля богини, ванакт! Раз в несколько лет мы приносим жертву... Кровавую жертву. Только по жребию, только тех, кто сам согласится...
Слова скользили мимо, не задевая, не оставляя следов. Я уже понял.
«– Жреца купишь, волю богини – нет. Боги не бывают добрыми, они мстят, они не прощают. Но мне уже все равно, мой Диомед, все равно...»
Да, теперь тебе уже все равно, Амикла...
– Пять... Нет, шесть дней назад мы увидели... Вначале не поверили, думали – краска. Но потом... Это ЕЕ воля, ванакт! ЕЕ воля! Госпожа Амикла согласилась, сама легла на алтарь...
Звякнула острая бронза, ударившись о гладкие мраморные плиты.
Нет...
...Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск – и легкий теплый ветерок.
Тихо-тихо.
Тихо...
Знакомое лицо совсем рядом. В светлых глаза – боль.
– Я ничего не могла сделать, мой мальчик. Ничего!
– Выходит это правда, мама? – одними губами шепчу я. – Правда? ВЫ просто – людоеды! Мы для ВАС – овечье стадо, туши на алтаре! Тебе тоже приносят жертвы, да? По жребию – или сама выбираешь?
– Ванакт – солнце! – тихо отвечает она. – Солнце сжигает тех, кто рядом, сынок...
Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух...
Плещет, плещет...
– Ванакт?..
Очнулся. Кровавая надпись ударила по глазам...
– Кинжал! – ни на кого не глядя, выдохнул я. – Кинжал, быстро!
Теплая рукоять легла в ладонь. Все так же, не глядя, провел пальцем по острию. Хорош!
– Прочь! Все прочь!
Резанул по запястью – наискосок, от края до края. Тебе нужна наша кровь, Киприда Пеннорожденная, владычица Любви?
Н-на!!!
Кровь потекла по алтарю, по белому в синеватых прожилках, мрамору, по ее имени... ТЫ убила мою Амиклу, нелюдь, попробуй и моей крови, тварь. Попробуй – и запомни, ибо клятва кровью – свята, она – навсегда, навечно, пока оба мы живы – ТЫ и я.
– Этой кровью... Своей кровью клянусь ТЕБЕ, Пеннорожденная, что не успокоюсь, не прощу и не умру, пока не попробую ТВОЕЙ крови! ТЫ будешь страдать, как страдала моя Амикла! ТЕБЕ будет так же страшно, как было страшно ей! Отныне я – ТВОЙ кровник! Нет, не твой – ВАШ! ВАШЕГО проклятого рода! Дед, мой НАСТОЯЩИЙ дед, велел мне сражаться. И я буду сражаться – с ВАМИ!
Не проговорил – одними губами прошептал. Услышат?
Беззвучно вздрогнула земля, вздыбились каменные плиты, качнулся алтарь.
Услышали...
«– Ты не вини себя, господин Диомед! Ты не виноват, просто ты меня пока увидеть не можешь. Смотришь, а не видишь. А я тебя вижу, потому что я тебя люблю, понимаешь? Но ты меня увидишь, обязательно увидишь, любовь – сильная, она даже смерти сильнее! А я тебя любить буду – пока ты меня не полюбишь! Или не прогонишь. Ты меня не прогонишь, господин Диомед?»
Белый потолок над головой – низкий, как своды гробницы. Давит, давит...
– Ты... Надо чего-то делать, Тидид! Наши собрались, все собрались... Ты нужен!
Сопит Сфенел, по табурету ерзает. Вздыхает.
Капанид – слева, моя богоравная – справа. Стоит, помалкивает. Я между – на ложе. Руки за голову, глаза – в потолок. Лежу. Давно лежу. День, неделю, а может, и месяц. Или год.