С тех пор я каждую пятницу все жду, когда выйдет этот мальчик. Я каждый раз думаю, что, может быть, на этот раз за ним уже кто-нибудь пришел, или что вот выйдет он в компании своих приятелей, смеясь, или что хотя бы… наденет какую-нибудь другую куртку. Но нет, все каждый раз так же.

Вообще у нас весь бассейн довольно-таки бедный, обшарпанный какой-то. Я-то знаю, ведь я внутри была. Мне вообще-то бассейн показан, потому что я хоть и типа «молодая еще», но спина после аварии и лишний вес из-за таблеток. Но я плавала только с Костиком, когда он маленький был. Тут группа была, мама и малыш. И когда я сюда ходила, то все время вспоминала, как сама ходила в бассейн школьницей, четверть века назад. Тот наш бассейн примерно такой и был: с почерневшей разбитой плиткой, и в душе вода хлещет то кипятком, то ледяная.

В Ритиной группе есть девочка Даша, которая живет на Ветеранов. И мама с двумя маленькими братьями за ней каждый день ездит на триста шестой из конца в конец. Иногда я рисую этих детей и думаю о том, как они путешествуют каждый день. Непохоже, чтобы им было трудно; скорее, им нравится, хотя если подумать, то это как будто жутко тяжело – ездить туда-сюда через весь город за старшей сестрой.

Я ничего не понимаю в этой жизни: кому должно быть трудно, кому легко. Иногда у человека жизнь тяжелая, а он счастлив. А некоторые мамы тут нервничают, кричат на детей, а как рот откроют, так сразу слышно, что их проблемы – фигня.

Вы, наверное, думаете, что я, как бабка старая, за всеми подслушиваю. Так ведь сидишь и слышишь, что поделать. Но я не сплетничаю и вообще не вмешиваюсь, рисую только.

Лишь один раз вмешалась.

Тут ведь какая есть вещь… Когда время подходит к девяти, охранник, который за стойкой сидит, включает телевизор и смотрит новости. А новости в наше время – ф-фу, уф-ф, ну… кошмар, в общем. И телевизор этот – плазма под потолком: хошь не хошь, все сразу туда глаза вставляют и смотрят. Я уж стараюсь сесть прямо под него, чтобы не видно было, но звук-то все равно. Наушники я не люблю.

И вот однажды две мамы начали обсуждать при мне эти новости. Причем одобрительно так. Да, мол, давно пора прижучить этих хохлов, ну а США – пиндосов мы вообще бомбами закидаем, обратим в радиоактивный пепел.

Может, у меня в тот день настроение было какое-то, а может, что. Я встала, подошла к ним и сказала:

– Между прочим, я жду ребенка. И не собираюсь выслушивать этот агрессивный вздор. Мы, русские, за мир во всем мире.

Я-то сказала в том смысле, что я Риту жду, племянницу. А мамаши поняли так, что я беременная. Тем более что я полная, можно поверить, будто я в положении.

– Ой, – говорят, – простите! – и больше не стали войну обсуждать.

Иногда, чтобы нарисовать человека, мне достаточно пары ботинок. Когда дети уходят в чашу, они оставляют ботинки под скамейкой, и я гадаю, какому ребенку принадлежат те или другие ботинки. И часто ошибаюсь, очень часто. Оказывается, что стоптанные лакированные «лодочки» носит не девочка, а вообще высокий худой мальчик. А черные крутые кроссовки – девчонка, да притом с косичками, да еще и мелкая, как цыпленок.