— В чем?

— Во-первых, я не знаю, как и где искать моих бывших сокамерников.

— Вот номера их мобилов и адреса электронной почты, — он протянул сложенный в несколько раз листок бумаги. — Это не проблема. Что еще?

Стек поблагодарил, спрятал листок в карман. Замялся, пытаясь сформулировать свою просьбу так, чтобы крылатый одновременно и понял его правильно, и при этом не стал бы отговаривать. Достал очередную сигарету, щелкнул зажигалкой. Попросить, не рассказывая, зачем — не представлялось возможным. Придется объяснять, причем с начала.

— Чтобы выжить в этом мире и получить возможность реально что-то менять, необходима власть. А власть — это либо политика, либо деньги. Есть еще множество побочных вариантов, но все они проистекают от одного из первых двух. Я не хочу рисковать своими, вынуждая их лезть в политику. Так что ордену нужны деньги, и деньги немалые. Причем не через двадцать лет, а в ближайшие года три хотя бы. Я нашел один вариант, но… без должной подготовки мне не то, что не заработать, но даже и не выжить.

— Рассказывай, — спокойно сказал Коста.

Темные глаза внимательно наблюдали за собеседником, не оставляя без внимания ни единого жеста, ни одной отображающейся на лице эмоции.

Собравшись с силами, Стек начал рассказывать. С самого начала, не упуская ни одной мало-мальски важной подробности, ни одного из обдуманных и отвергнутых вариантов. По мере его рассказа взгляд крылатого, обычно спокойный и даже несколько отрешенный, становился все тяжелее, а бесстрастное лицо — мрачнее.

— Ты понимаешь, на что подписываешься? — негромко спросил он, когда Стек, наконец, замолчал.

— Да, — кивнул парень, в очередной раз прикуривая.

Он не успел даже заметить движение — крыло ударило по кисти, выбивая сигарету.

— Самонадеянный маленький идиот, — холодно, чеканя слова, проговорил Коста. — Ты даже в страшном сне себе не смог бы этого представить. Ты знаешь, каково смотреть в глаза смерти даже не каждый день — каждую секунду? Знаешь, как кричит раненый человек, которого ты не смог убить одним ударом, и теперь должен добивать? Знаешь, как воняет дерьмом от распоротого живота?

С каждым «знаешь» он делал шаг, приближаясь к Стеку, с каждым «знаешь» в его глазах вспыхивали кажущиеся дьявольскими искры, с каждым «знаешь» сердце пропускало один удар, но в то же время с каждым «знаешь» росла решимость юноши поступить именно так, как он решил.

— Мне сложно однозначно ответить на твой вопрос, — сказал он, с трудом удерживаясь, чтобы не отвести взгляд. — Я знаю, каково смотреть в глаза смерти, пусть даже и не каждую секунду. Я знаю, как кричит человек, получивший очередь из автомата в живот, и знаю, как становится страшно, когда после сухого щелчка он замолкает — навсегда, потому что полицейским надоело слушать его вой. А этот человек — он был не врагом, и даже не каким-то абстрактным парнем, он был моим близким приятелем. Я не знаю, как воняет от распоротых кишок, но зато я знаю, как остаться человеком, будучи погребенным по самые уши в выгребной яме. Я многого не знаю, очень многого, и я это понимаю. Но не надо считать меня тепличным растением, беззаботным студентом, или кем там еще. Я знаю, что я представить себе не могу всего того, о чем ты говоришь — в том ракурсе, о котором ты говоришь. Потому я и прошу тебя о помощи.