Поэтому, вслед за отцами Церкви, можно сказать об этом торжественном входе, что целью Его было еще и намерение, одушевлявшее все поступки Иисуса, — уничтожить в уме Своих соотечественников мечту о земном царстве Мессии. В действительности, эта мечта была основана преимущественно на пророчествах, где Мессия описывается как царь. Иисус Христос всенародно показал теперь, как можно быть Царем-Мессией, описанным пророками, и в то же время быть совершенно чуждым земного владычества. После этого нет места такой ложной мысли, которая впоследствии распространилась среди иудеев, что пророчества о Мессии, по их резкой противоположности, можно согласовать, лишь допустив существование двух Мессий: одного — сильного, царя, Сына Давидова; другого — бесславного, страждущего и умирающего, от колена Ефремова. Иисус Христос, со Своим нравственно-духовным величием, со Своим страданием и смертью, совместил в Себе в данном случае то, что в предсказаниях пророков о Мессии казалось земным, частным и местным, — чувственное явление всему народу израильскому в виде царя, едущего на малом осле, — и принятие от Иерусалима всенародных почестей в качестве Сына Давидова.

Если бы, отметим еще, в торжественном входе Иисуса Христа в Иерусалим заключалось что-либо противное существовавшему тогда гражданскому порядку, что-либо неблагоприятное для правительства, то возможно ли, чтобы римская стража, всегда строгая, а особенно усугублявшая свою бдительность во время праздников, не обратила никакого внимания на этот вход? Но внимание не было обращено. — Возможно ли, чтобы это событие осталось совершенно неизвестным для игемона иудейского, человека подозрительного и весьма строгого, который для укрепления римской власти, не задумываясь, пускал в ход огонь и железо при малейшем подозрении? Но Пилат, как из всего видно, ничего не знал или не придал значения этому событию. Не очевидно ли после этого, что, по мнению самой римской стражи и начальства, — свидетельство, сильнее которого нельзя и желать, — вход Иисуса Христа в Иерусалим не только не заключал в себе ничего противного римской власти и выгодам кесаря, но и не нарушал обыкновенного порядка вещей.

Обратимся наконец к самим врагам Иисусовым: кто сильнее их мог клеветать на Него? И кто был более готов любыми средствами погубить Его? Однако же, при всей злобе своей, они не осмелились поставить Ему в вину вход Его в Иерусалим ни в синедрионе, ни перед Пилатом: так что дело это было чисто, невинно, свято.

Во избежание тайных козней от врагов и волнений народных, Господь все последние ночи перед страданием и смертью Своей проводил вне Иерусалима, в кругу усердных почитателей и друзей: но поприщем последних действий Его должен был быть Иерусалим как вместилище всего священного и средоточие всенародной деятельности. Поэтому, едва только наступило утро, Господь вместе с учениками отправился во святой град тем же, что и вчера, путем, но уже без всякой торжественности, которая и вчера была более естественным следствием необыкновенного стечения обстоятельств, нежели действием особенных планов и предварительных соображений. Свежесть весеннего утра, чистота горного воздуха, разнообразие видов, открывающихся с Елеона, делали это путешествие весьма приятным и легким. Господь почувствовал голод и желал его утолить теперь же, вероятно, не предполагая быть в Иерусалиме где-либо, кроме храма. Как бы именно для этого недалеко от дороги росло смоковничное дерево. Пора смокв еще не наступила, но поскольку дерево покрыто было листьями (на смоковнице листья выходят после плодов), то можно было предположить, что это одна из поздних смоковниц, на которых плоды держатся иногда всю зиму и дозревают весной среди новых листьев50. И Господь пошел прямо к смоковнице, чтобы утолить плодами ее Свой голод. Но на дереве не нашлось ни одного плода зимовалого; не было признака и новых летних плодов — смоковница была совершенно бесплодна! Это огорчило всех, Сам Господь, против обыкновения Своего, казался недовольным. «