Однако теперь Путятин невесть где, а Гончаров с выпученными глазами размахивает руками, словно ветряная мельница перед Дон Кихотом, стоя в фортовом кабинете Петрова, вместе со всей столицей, Кронштадтом, гарнизоном форта, взбаламученный событиями трех минувших дней.

Событие первое. 14 декабря утром форт и весь Кронштадт были разбужены страшным взрывом. В Кронштадте на воздух взлетела артиллерийская лаборатория, где делали взрывчатые вещества. Стояла за городом на косе. Сорок два человека тамошнего персонала (фейерверкеры, рядовые артиллеристы) погибли, едва приступив к новому рабочему дню. Спаслось лишь девять солдат из Кронштадтского артиллерийского гарнизона – служивые еще не успели дойти до лаборатории, от которой после взрыва ничего не осталось. Причины самого взрыва не установлены. Ведется следствие.

Событие второе. 15 декабря в Макетный зал Инженерного замка, где стоят макеты всех крепостей России, неведомо как пробрались два иностранца. И это несмотря на то, что зал считается секретным объектом, а ключ от него есть лишь у старого служаки генерала Фельдмана[83], которому самим государем строго-настрого запрещено пускать в зал посторонних. Но иностранцы в зал все же как-то попали и были обнаружены дежурными офицерами за срисовыванием планов. Шпионы. Притом английские. Стрелять начали в охрану. Не знаю, как там все разворачивалось, однако злоумышленники с места преступления скрылись. Хорошо еще, что тетради свои побросали. Теперь по всему городу и окрестностям объявлен план-перехват «Смерч-антибрит», жандармерия и полиция работают в усиленном режиме.

Событие третье. 16 декабря по Петербургу начали гулять листовки с прокламацией «Молодая Россия». Автор не известен, но призывает к революции, террору, свержению монархии и созданию «социальной и демократической республики России». Само собой, правоохранительным органам и здешней ГБ забот прибавилось, всюду обыски, облавы. Вот и до форта добрались. Несколько прокламаций среди солдат нашли, еще по одной у Гончарова, Миши, Фадеева, Макария и… меня. Черт его знает, кто мне ее подкинул, но теперь под подозрением все. И допрашивают всех…

Выслушав гневное ура-патриотическое объяснение Гончарова и выпроводив его вон, Петров повернулся ко мне:

– Как видите, Михаил Иванович, мой дедушка, времени зря не теряет.

– Думаете, это его рук дело?

– Сомнений нет. Война еще не началась, а подрывная работа уже идет полным ходом. Старик жаждет в очередной раз все разрушить…

А знаете что? Я, пожалуй, слишком строго обошелся с вами. Запер в форте, за бумаги усадил, свободу передвижения ограничил. Хотите побывать в Петербурге?

– Хочу.

– Тогда можете отправляться туда хоть сегодня. Но прежде я вручу вам необходимые документы – это для полиции.

И еще вам нужно на время замаскироваться… Будет лучше, если вы посетите столицу инкогнито…

Инкогнито так инкогнито. Усадили меня в кресло, пришел столичный гример и давай колдовать над моей мордою лица. Хорошо так поколдовал. За каких-то пять минут превратил он меня из молодого, подтянутого, вновь принятого на военную службу гусара в костлявого штатского скверного вида старикашку. Образина, однако. Две синюшные бородавки на носу чего только стоят. В таком виде я и направился с Петровым в Петербург, захватив с собой не только кольт, но и необычную трость. Тяжелая, из слоновой кости и с опасным сюрпризом внутри. Легким движением руки превращается… в элегантную шпагу. Стоит лишь незаметно нажать на нос позолоченного бульдога, чья голова у трости вместо набалдашника, как тут же раздается щелчок – и обоюдоострый клинок готов к работе. Хорошая вещь. Даже Пушкин от такой бы не отказался. А покойный поэт в тростях толк знал, без трости из дома не выходил и вообще их коллекционировал. Особенно любил тонкую камышовую трость с вделанной в набалдашник бронзовой пуговицей с парадного мундира Петра Первого. По преданию, пуговица была подарена царем прадеду Пушкина арапу Ганнибалу.