Во всяком случае, только в Венедии было больше полусотни тайных, полутайных и явных обществ русофильского характера… что не исключало участия в них немцев и скандинавов – «общая история, общая кровь!». И что характерно: члены доброй половины обществ были твердо уверены в жутко древней истории этих самых обществ…
Такое положение вещей как минимум наполовину было заслугой Яромира. И если бы не излишняя флегматичность и полное отсутствие честолюбия, да еще и в сочетании с абсолютной привязкой к роду, быть бы ему королем. Что-что, а бесхозное королевство для него бы нашлось, пусть даже небольшое… Рюген еще несколько лет назад сказал это ему, но:
«Неинтересно».
И ведь не врал, поганец! Неинтересно ему!
– Да, отец?
– Что там у нас со славянскими обществами? Есть что-то во Франции или в Англии?
– Есть, как не быть, – охотно ответил сын, – даже информация кое-какая поступает, но мало.
Посвистев похоронный марш, Грифич уже хотел было отпустить Яромира, но тот продолжил:
– А вот в Нормандии да Бретани получше[76], тамошние жители себя французами не считают и в нашу сторону поглядывают достаточно благосклонно. Так что хотя Обществ как таковых почти и нет, только отдельные люди, но обстановка для их создания благоприятная. Если форсировать события, то в ближайшие год-два в провинциях у нас будет поддержка. Но если спешить, риск засыпаться будет велик.
– М-да… Не будем торопиться. Ладно, спасибо за информацию, свободен.
Жалко, да что поделаешь… Все эти Общества – долговременная программа, рассчитанная на десятилетия и века. Заменить ими разведку в принципе не получится, только дополнить. Хотя как «агенты влияния» – очень перспективно… Да и на землях Померанского Дома поддержка уже идет неслабая, да в Империи… Хотя жаль…
Глава пятая
Террор во Франции набирал обороты, да так, что волосы вставали дыбом даже у привычных к жестокости восемнадцатого века людей.
И дело даже не в массовых казнях… Хотя когда в одном только Париже число казненных может доходить до нескольких сотен человек в день… А ведь казни проходили и в провинциях – и далеко не всегда дело ограничивалось гильотиной, топором палача или виселицей. Революционеры были очень изобретательны: они топили, сжигали, разрывали на части… Словом, воплощали в жизнь самые темные фантазии.
Убивали не только взрослых, но и подростков, детей. Убивали за «неправильное» происхождение, за высказанную спьяну мысль об излишней жестокости революционеров, за сочувствие к казненным, за богатство, за внешность… Поводов было много, и страна заполыхала.
Однако о каком-то осознанном сопротивлении с единым центром говорить было нельзя. Восставшие, которых скопом обозвали контрреволюционерами, были в большинстве своем вчерашними крестьянами и буржуа, которые просто не могли спокойно наблюдать за происходящим.
Что бы там ни говорили комиссары из Парижа, но большинство восставших дрались не за «возвращение ненавистной монархии», а против ужаса, творившегося под знаменем Революции.
Да что говорить, разве можно нормально относиться к массовой выделке человеческой кожи