Многие из тех, кто воскресенье за воскресеньем сидел в страсбургском соборе и слушал рассуждения Гейлера о глупостях заблудшего читателя, вероятно, полагали, что он выражает общее раздражение книжниками. Могу представить, как неловко чувствовали себя те, кто, как и я, носил очки, возможно, они даже тайком снимали их, чувствуя, что эти покорные помощники внезапно стали знаком бесчестья. Но на самом деле Гейлер нападал не на читателя с его очками. Ничуть не бывало; он приводил аргументы церковника-гуманиста, критически настроенного против бессодержательных или непрофессиональных интеллектуальных споров, но в равной степени убежденного в необходимости образования и ценности книг. Он не разделял негодование значительной части общества, считавшей, что ученые пользуются незаслуженными привилегиями, страдают от того, что Джон Донн называл «следом разобщенья»[679], прячутся от реального мира в том, что несколько столетий спустя Сен-Бёв назовет «башней из слоновой кости», гаванью, «в которую читатель-интеллектуал прячется, чтобы отстраниться от толпы»[680], и далеки от дел простого народа. Тремя веками позже Гейлера Томас Карлейль, защищая читателя-книжника, приписывал ему героические черты: «Этот человек, со своими авторскими правами и авторским бесправием, на своем грязном чердаке, в своем покрытом плесенью платье, человек, управляющий после смерти из своей могилы целыми нациями и поколениями, безразлично, хотели или не хотели они дать ему кусок хлеба при жизни»[681]. Но читателей продолжали считать рассеянными яйцеголовыми, беглецами от реальности, мечтателями в очках, устроившимися в уютном уголке с книгой в руках.

Испанский писатель Хорхе Манрике, современник Гейлера, поделил человечество на тех, «кто все имеет», и тех, кто «занимается дурными делами, чтобы кормиться»[682]. Скоро это разделение сменилось на тех, кто «занимается дурными делами, чтобы кормиться», и «книжных дураков», читателей в очках. Любопытно, что ассоциация очков с духовностью не исчезла. Даже в наше время те, кто хочет казаться умным (или хотя бы начитанным), пользуются этим символом; очки, есть в них нужда или нет, подчеркивают чувственность лица и предполагают интеллектуальность. В фильме «Некоторые любят погорячее»[683] Тони Кертис надевает украденные очки, когда пытается убедить Мэрилин Монро в том, что он не кто иной, как наивный миллионер. Стоит вспомнить и знаменитые строки Дороти Паркер: «Мужчина редкий скажет „Ах!“ / При виде девушки в очках»[684]. Противопоставление силы физической силе разума, отделение homme moyen sensuel[685] от ученого требует доскональной аргументации. С одной стороны оказались рабочие, рабы, не имеющие доступа к книгам, существа из плоти и крови, большая часть человечества; с другой — меньшинство, мыслители, элита, интеллектуалы, предположительно связанные с власть имущими. Обсуждая значение счастья, Сенека признал мудрость за меньшинством и высмеял мнение большинства: «Вопреки здравому смыслу, писал он, народ всегда встает на защиту того, что несет ему беды… Нет на свете вещи, навлекающей на нас больше зол и бед, чем привычка сообразовываться с общественным мнением, почитая за лучшее то, что принимается большинством и чему мы больше видим примеров; мы живем не разумением, а подражанием»