И глаза его загорелись отвагой.

Дни шли по-прежнему медленно и однообразно.

Бизань-мачта на корабле «Не тронь меня» давно уже была поставлена. Борт, пробитый каленым ядром, починен.

Корабль в составе особой эскадры занял позицию между мысом Крюсерорт и банкой Сальвором.

Ежедневно, если позволяла погода, ходили на парусных шлюпках далеко в море, упражняясь в ловкости и искусстве управлять парусами.

Победителем на этих состязаниях чаще всего была шлюпка, на которой ходил Дыбин, нередко бравший с собой в море и Васю.

Плавать с ним порой бывало страшно.

Дыбин, казалось, все делал для того, чтобы поставить свою шлюпку в наиболее опасное положение. Со стороны можно было подумать, что он просто испытывает судьбу.

Так его и понимали старые матросы Макаров и Михаила Шкаев, обычно ходившие вместе с ними на шлюпке.

Они нередко предупреждали его:

— Поосторожнее бы, господин мичман.

Но для Васи это было не испытание судьбы, не безрассудная бравада, а желание выучиться побеждать море, закалить морской дух, столь необходимый для офицера военного флота.

То взлетая со шлюпкой на гребни огромных водяных валов, то срываясь между ними, Вася с восторгом смотрел на своего храброго друга, почти такого же мальчика, как и он, на его вдохновенное лицо, освещенное горящим взглядом.

В одну из таких долгих морских прогулок, когда шлюпка, в которой сидели Дыбин, Вася и оба матроса — Шкаев и Макаров, была на траверзе мыса Крюсерорт, впереди нее в волнах мелькнул парус.

— Откуда тут наши? — крикнул Вася Дыбину, стараясь пересилить шум волн.

Оба матроса молча и долго глядели вдаль своими зоркими, как у птиц, глазами.

— Не наша, — сказал Шкаев.

— Не наши, господин мичман,— повторил за ним Макаров. Дыбин, сидевший за рулем, вскочил на ноги. Лицо его оживилось.

— Не наши! — крикнул он тоже. — Не наши, Головнин! Шведы! Они хотят прорвать блокаду. На абордаж их возьмем. Вперед!

И Дыбин направил шлюпку наперерез парусу, который то прятался за встававшей впереди волной, то поднимался на гребень вала и сверкал на солнце.

То была погоня, от которой у Васи замирало сердце больше, чем в ту страшную минуту, когда он опускался в горящий трюм.

Вася громко кричал, сам того не замечая.

Матросы держали крючья. Дыбин молча, стиснув зубы, управлял шлюпкой. Вот когда его ловкость управлять парусами и его морская отвага, пугавшая нередко даже старых матросов, послужили ему. Ни одно самое малое движение ветра не пропадало даром. Каждая волна словно впрягалась в шлюпку и гнала ее вперед, наперерез врагу. Все ближе становился вражеский парус, как ни старался он ускользнуть.

Резким движением руля Дыбин направил свою шлюпку носом прямо в борт вражеского судна. Но швед успел отвернуть, и шлюпки столкнулись бортами.

— Сдавайся! — крикнул Дыбин.

Точно крылья приподняли его в воздух. Одним прыжком очутился он во вражеской шлюпке, и в то самое мгновение Васе показалось, будто на ветру сильно щелкнул парус.

Но то был пистолетный выстрел. Вася увидел голубой дымок, кружившийся над головой шведского офицера. Тот держал в руке пистолет. Вася бросился на офицера, навалившись на него всем телом. Матрос Шкаев, прыгнувший вслед за Васей, схватил офицера за руки. Другие шведы — два огромных матроса с голубыми глазами — сидели у мачты, бросив свои тесаки.