Страх дремал на самом дне Васиной души после того самого дня, когда Вася упал с Купеческой стенки в море и чуть не расшибся о сваю.

Никому Вася не мог бы признаться в этом чувстве и делал все, чтобы убить его в себе навсегда. Он смелее всех исполнял упражнения, какие только мог придумать Турчанинов для воспитания в кадетах бесстрашия и мужества.

Босой или в тяжелых сапогах, он одинаково бесстрашно бегал по самому борту корабля, прыгая через коечные скатки, разложенные там в виде препятствий. Во время купания прыгал прямо с рей в море и подолгу оставался под водой.

Он лучше других научился мгновенно спускаться с марса или салинга вниз головой, как того требовала настоящая матросская ловкость.

Обхватив веревку босыми ногами, он так быстро скользил по ней вниз, что рисковал даже стать торчком на темя и проломить себе череп, а однажды так сильно ожег руки о канат, что пришлось пролежать в лазарете трое суток.

Турчанинов часто хвалил Васю, не подозревая в душе его никакого страха.

— Молодец, Головнин! — как-то сказал он. — Вижу, скоро научишься и под бриг нырять.

— А разве это может кто-нибудь сделать? — спросил с недоверием Вася.

— А вот посмотрим поначалу, — ответил Турчанинов. — А ну, кто может нырнуть под бриг? — обратился он к кадетам.

— Я могу, — вызвался Чекин. — Только для того, Иван Семенович, нужен другой харч. А с нашим обедом, сами понимаете...

— А чем плохи наши обеды?

— Я их не хаю... Однако для подводного плавания маловаты.

— Ладно, получишь сегодня двойную порцию котлет с кашей. Твоя цена известна.

Чекин тотчас же начал раздеваться и, став на правый борт и сложив над головой руки, бросился в море, на несколько мгновений исчезнув в воде. Вскоре, отфыркиваясь и мотая головой, он снова показался на поверхности ее, уже по ту сторону брига.

Вася, не колеблясь, стал на место Чекина и тоже бросился в море. Огребаясь, он ушел вглубь, под корабль. Два раза поднимался он наверх, остро ощущая прикосновение поверхности корабельного киля, покрытого мелкими ракушками и травой, и вновь уходил в глубину, пока, наконец, голова его не показалась над водой уже по другую сторону корабля, у левого борта.

Он достиг желаемого, а все же страх еще оставался в его душе. И однажды чуть не стоил ему жизни.

Как-то утром, когда палуба была уже убрана, вымыта и давно уже шли упражнения, Турчанинов сказал:

— Что ж, спускаться с марса или салинга по веревке каждый кронштадтский житель может. А вот пройти по канату с грот - на фок-мачту — то наука матросская. Ну, кто первый? — спросил он, обводя глазами кадетов.

Но на этот раз даже Чекин молчал, не вспоминая ни о харчах, ни о добавках.

Мачты поднимались над палубой высоко в бледное небо, и канат между ними был натянут туго.

— Страшновато, — сказал Чекин. — Если б что постелить внизу...

— Постелить... — протянул Турчанинов с насмешкой. — Да ты кто, сбитеньщица или моряк русского военного флота? Разве для тебя может быть невозможное?

— Никак нет, не может.

— Ну, так делай!

Чекин не надолго задумался, и в ту же минуту Дыбин, стоявший в группе гардемаринов, обратился к корпусному офицеру: