А «Феникс» все не шел.

Вася уже перестал его ждать, тем более, что другое событие в гораздо большей степени волновало умы всех кадетов.

Николай Гаврилович Курганов, в шутку обмолвившийся в гостях у инспектора классов Никитина о возможном нападении шведских кораблей на Кронштадт, оказался неожиданно прав.

Из Петербурга пришло известие, что появление какого-либо неприятельского корабля в виду Кронштадта следует считать возможным, а посему надлежит принять меры.

И меры были приняты.

Батареи, защищавшие подступы к Кронштадту, были приведены в боевую готовность. И в самом Кронштадте, на Купеческой стенке, тяжелые чугунные пушки смотрели своими жерлами в сторону залива. Около них лежали картузы с порохом, и на железных подносах пирамидками были выложены чугунные ядра, а в жаровнях курились фитили, распространяя запах тлеющей пороховой мякоти.

Вдоль стенки, перед жерлами пушек, ходил взад и вперед часовой. Время от времени он останавливался и то смотрел вдаль, где по тускло-зеркальной поверхности залива скользили дозорные галеры, то поглядывал на метеорологическую вышку Итальянского дворца, откуда велось наблюдение за подступами к Кронштадту через подзорные трубы.

У пушечных лафетов стояли кадеты гардемаринских классов, но среди них было и несколько младших воспитанников, отличавшихся прилежанием в науках и примерным поведением.

Тут был и Вася. Здесь же находился и «старикашка» Чекин.

Среди гардемаринов увидел Вася и Дыбина. Странным казалось при неверном свете ночи его лицо под треугольной шляпой. И без того белый открытый лоб его был бледнее обыкновенного, черты его лица неподвижны, взгляд зорких глаз горяч. Вася подумал: «Может, сегодня хлестаться будем...»

Но до того ли было сейчас, когда они стояли рядом у одной и той же пушки!

Ущербленная луна взошла со стороны Петербурга, заиграла серебром на воде залива, и на горизонте вдруг обозначились верхушки оснащенных парусами мачт дрейфующего корабля.

— Шведы! — крикнул кто-то.

— Смирно! — скомандовал тотчас же сержант из кадетов.— По местам! Ждать команды!

На Купеческой стенке воцарилась мертвая тишина. Наводчики стали к пушкам. Дымившиеся фитили были приготовлены к запалке. Вася замер, готовясь подавать к месту картузы с порохом. Ему казалось это дело самым важным из всех, что совершались сейчас на земле.

Однако артиллерийский офицер, командовавший батареей, расположенной на Купеческой стенке, был совершенно спокоен и не торопился открывать огонь. Между тем общее напряжение все усиливалось.

— Чего ждет? Чего он ждет? — слышался взволнованный шепот наиболее нетерпеливых.

— Не горячиться! — успокаивал сержант. — А может, это наш корабль? Если было бы иначе, на сторожевых галерах зажгли бы фальшфейеры. Да и батареи в заливе не молчали бы.

Прождали еще полчаса, и напряженное настроение постепенно стало спадать. У пушечных лафетов послышались шутки и смех. Дыбин вдруг ударил кулаком по лафету и подошел к Васе стремительным шагом.

— Хлестаться! — сказал он громко, чтобы слышали все. —

Желаю хлестаться сейчас, раз шведов нет! Ты слово свое не берешь обратно, Головнин?