Через три часа Йона отвез Эвелин в следственный изолятор тюрьмы Кроноберг. Девушку поместили в маленькую камеру с холодными стенами и горизонтальными решетками на запотевших окнах. Из нержавеющей раковины в углу пованивало рвотой. Когда Йона уходил из камеры, Эвелин стояла у привинченной к стене койки с зеленым матрасом и удивленно смотрела на него.

После задержания у прокурора есть всего двенадцать часов, чтобы принять решение: оставить задержанную в камере или отпустить. Если принять решение о задержании, это даст отсрочку до двенадцати часов третьего дня, а потом надо будет передать постановление об аресте в суд и требовать ареста задержанной. Иначе задержанную придется освободить. Заключить девушку под стражу можно было либо с формулировкой «по подозрению на веских основаниях»,[8] либо как «обоснованно подозреваемую». Последнее означало еще более высокую степень подозрения.

Сейчас комиссар шел назад по белому блестящему линолеуму тюремного коридора мимо буро-зеленых дверей камер. Отражение комиссара мелькало в металлических пластинах возле ручек и замков. У каждой двери на полу стояли белые термосы. Красные знаки на шкафчиках с огнетушителями. Тележка с белым тюком белья и зеленым мусорным пакетом стояла возле стола дежурного.

Йона остановился, обменялся парой слов с куратором из Комитета по оказанию поддержки и пошел дальше в женское отделение.

Перед одной из пяти комнат для допросов стоял Йенс Сванейельм, новый главный прокурор региона Стокгольма. На вид ему едва можно дать двадцать лет, хотя на самом деле прокурору уже исполнилось сорок. Было что-то мальчишеское во взгляде, что-то детское в округлости щек, от чего казалось, что прокурору никогда в жизни не случалось пережить потрясение.

— Эвелин Эк, — помедлив, начал Йенс. — Это она заставила младшего брата перебить всю семью?

— Именно так сказал Юсеф, когда…

— Признания Юсефа Эка, сделанные под гипнозом, использовать нельзя, — перебил Йенс. — Это противоречит и праву хранить молчание, и праву не брать на себя вину.

— Понимаю. Хотя это не был допрос, его ни в чем не подозревали.

Йенс взглянул на свой мобильный телефон и сказал:

— Достаточно того, что разговор зашел о вещах, которые в рамках предварительного расследования могут рассматриваться как допрос.

— Я сознаю это, но у меня была другая цель.

— Я так и предполагал, но…

Он замолчал и покосился на Йону, словно ожидая чего-то.

— Все равно я скоро узнаю, что случилось, — заявил комиссар.

— Неплохо звучит, — с довольным видом кивнул Йенс. — Когда я принимал дела от Аниты Нидель, она сказала мне: если Йона Линна обещает докопаться до правды, то он, будь уверен, докопается.

— Иногда у нас бывали стычки.

— Она на это намекнула.

— Так я начну? — спросил комиссар.

— Ты руководишь предварительным расследованием, но…

Сванейельм почесал в ухе и буркнул, что ему не нужны идеи, резюме допроса и неясности.

— Я всегда провожу допрос с глазу на глаз, если есть возможность, — сказал Йона.

— Тогда, наверное, свидетель допроса не нужен. Здесь — не нужен.