— Прошли! — крикнул я Дженни. Она лежала на палубе, мокрые волосы скрывали лицо. Берт растянулся поперёк её ног. Мак сумел устоять на ногах.
— В машинное отделение, Мак! — крикнул я. — Сбавь обороты до малого вперёд!
Дженни пошевелилась, потом заворочалась и посмотрела на меня диким взглядом. Я думал, она закричит, но Дженни взяла себя в руки, ощупала голову и сказала:
— Должно быть, ударилась, когда падала. Она села, отбросив с лица мокрые волосы. Берт застонал.
— Что с тобой? — спросила Дженни.
— Рука! Ой, помогите! Кажись, сломал. Движок сбавил обороты. Я направил яхту к пляжу и, когда мы были под ржавой кормой «Трикалы», велел Маку глушить мотор. Потом я пробрался на нос и бросил якорь.
Вид у «Айлин Мор» был такой, словно её потрепало тайфуном. Но мачты стояли, и привязанная к корме резиновая лодка оказалась неповреждённой. Серьёзный ущерб понесла только рубка. Стенка, выходившая на левый борт, была продавлена, все стёкла побиты.
— Как твоя рука, Берт? — спросил я. Он поднялся и привалился к сломанному штурманскому столику.
— Ничего страшного. — Дженни улыбнулась.
— По-моему, нам здорово повезло, — сказала она и чмокнула меня в щёку. — Ты лучший моряк на свете, дорогой. А теперь пошли вниз, там должна быть сухая одежда. Да и повязки надо наложить, а то мы все порезаны.
Только теперь я увидел кровь у неё на шее. Под палубой царил ералаш. Всё, что могло оторваться, оторвалось. Койки слетели с креплений, фонари и посуда побились, ящики открылись. Но здесь было сухо. Люки и прочный рангоут «Айлин Мор» выдержали напор. Мы были на плаву и не нахлебались воды. Пока мы зализывали раны, Мак спустил резиновую лодку. Мы бросили в воду второй якорь, закрепив и нос, и корму «Айлин Мор», потом пошли на вёслах к «Трикале». Её корма едва касалась воды, волны разбивались о нижние лопасти винтов, руль порыжел от ржавчины, да и корпус тоже. Пароход плотно лежал на галечном пляже и имел крен на правый борт около 15 градусов. Невероятно, но он не переломился, и корпус не был повреждён. Два носовых якоря зацеплены за обрамлявшие пляж низкие утёсы. Кормовые тоже закреплены, один — за невысокий риф, второй лежал на дне, цепь уходила в воду.
Мы обогнули корму. С голых бортов не свисало ни одного конца. Пристать к пляжу означало рискнуть резиновой лодкой, и мы вернулись на «Айлин Мор» за тонким линем, по которому я и забрался на «Трикалу» рядом с ржавой трёхдюймовкой. Ржавчина покрывала всё кругом, хлопьями летела из-под ног, но палубный настил казался прочным. Рядом с мостиком у правого борта я нашёл сваленный в кучу и прикреплённый к леерам верёвочный трап. Я отнёс его на корму, и вскоре вся компания уже стояла на палубе.
— Интересно, серебро ещё тут? — спросил Берт, перебираясь через фальшборт.
Мы отправились к кормовой надстройке.
— Вот уж не чаял опять увидеть эту чёртову караулку, где мы дежурили, — сказал Берт. На двери не было висячего замка. Мы навалились на неё, и она, к нашему удивлению, подалась. Ящики с серебром стояли точно так же, как мы их оставили, между ними всё ещё висели наши койки, вокруг была разбросана наша одежда.