Парень задумался:

— Если бы Миллер знал имя Ки, то он его бы точно сдал полиции! После того, что ему устроили…

Я это и без него понимала.

— Но он может знать хоть что-то. И это первый человек, которому уже нечего бояться! В любом случае, мы ничего не теряем.

Преподаватель уже заходил в аудиторию, когда мы заканчивали свой разговор:

— Почему ты зовешь именно меня? Ведь твое имя убрали из топа жертв.

— Я не знаю никого, кроме Эрика Линкера, кто найдет способ выбраться из Академии в будний день. И я тоже хочу вычислить Ки.

— А если я — Ки? — теперь Эрик улыбался.

— Тогда потом я тебе скажу, что этот прикол с розами мне совсем не понравился.

Мы договорились встретиться с утра. Джейн хоть и оторопела от того, что я собираюсь пропустить целый учебный день ради свидания с парнем, все равно не могла перестать хихикать. На проходной Эрик предоставил документы с печатью из учебного отдела, что нам разрешен выход в связи со срочным приездом родителей. Нас пропустили без проблем, только заставив расписаться в журнале.

К сожалению, Алекса Миллера уже выписали — еще в понедельник утром. Нет же, какая циничная формулировка! К счастью, Алекс был здоров настолько, что его уже выписали, но, к сожалению, нам не удалось поговорить. И это обоим подпортило настроение.

— Ну что, придется возвращаться в Академию? — спросила я, едва мы вышли на улицу из здания больницы.

— Ни за что. Если нас поймают на том, что никакой учебный отдел нам никаких разрешений не давал — то мы все равно огребем. Так давай хоть погуляем, раз выбрались?

Мы перекусили в кафе, а потом даже завалились на какую-то выставку жутких картин. Оттуда нас вежливо попросили уйти, поскольку мы, как оказалось, слишком громко смеялись. Но поскольку в такую рань других посетителей не было, то даже и не представляю, кому мы могли помешать. И самое главное — кто бы на нашем месте удержался от смеха, увидев ту вагину вместо лица на одной из картин! Экспрессионисты вообще очень смешные, так что мы себя виноватыми не чувствовали.

А потом мы переместились в парк, где умяли по целому ящику попкорна. Конечно, я не выдержала и спросила, когда мы развалились на скамейке, наслаждаясь отличной погодой и отсутствием каких бы то ни было прохожих:

— Какой у тебя ник в чате, Эрик?

Он рассмеялся:

— Мой ник можно нехило так продать! Неужели ты думаешь, что я его просто так скажу?

— Скажи не просто так! — я заражалась его весельем. — Давай и я тебе свой скажу!

Теперь он уже смеялся так, что слезы на глазах выступили:

— О да… Абсолютно равнозначный обмен! Абсолютно! Ты там никого, кроме самого Ки, не интересуешь!

Так правдиво, что даже немного обидно.

— Говори ник — а я тебя за это поцелую!

Интересно, человек может умереть от смеха? А от такого смеха? Он даже говорить не сразу смог:

— Больно надо, Питерс!

Но потом почему-то резко затих, посерьезнел и наклонился к моим губам. Кажется, я сама обхватила его за шею. Эрик Линкер целовал настойчиво, все теснее прижимая меня к себе, заставляя задыхаться от волнения и каких-то странных чувств. Ничего общего с нежными и осторожными поцелуями Дэна — Эрик целовал нагло, заставляя меня размыкать губы и отвечать ему с тем же напором. Я очнулась, когда почувствовала, что практически уже забралась к нему на колени и пытаюсь вжаться еще сильнее, а он мне только помогает в этом — с руками у него та же беда, что и со слишком наглым языком.