Он посмотрел на нее внимательно. Долго смотрел. Не рассматривал. Именно в лицо вглядывался. В глаза. А потом так же резко, как делал все до этого, с царапающим нервы скрипом по полу отодвинул стул и встал, на ходу выхватывая со стола зубочистку.
Я как сейчас помню это его гадкое «циканье» в попытке убрать застрявшую еду между зубов, скривленный в подобие усмешки рот и шевелящуюся, подобно тараканьему усу, деревянной палочке между тонких губ. Не церемонясь и не стесняясь, он подошел к нам, стоящим почти вплотную прижавшись к стене, и произнес фразу, которая запомнилась мне на всю жизнь.. Наверное, потому. Что тогда я впервые в жизни услышала слово, которое никогда не знала… Шлюха…
Он сказал нам всего одну фразу, которуя я буду помнить всю жизнь- «Узнаю, что шлюхами стали- поубиваю»… Вот и весь завет отца, его наставление дочерям… Оценка всего пройденного на тот момент пути и напутствие на будущее… Сказал и ушел.
Глаза матери в тот вечер опять были пустыми и заплаканными. Больше своего отца ни я, ни Айза никогда не видели.
Я помню, что плакала в тот вечер. Сильно, задыхаясь. От обиды, от несправедливости… Было ощущение, что нас просто выпачкали в чем-то гадком, непотребном… Это его «шлюха» продолжало звенеть у меня в ушах, словно отпечатываясь на сознании клеймом… Айза меня утешала, как всегда, храбрилась, хотя было видно, что и ее вся эта ситуация выбила их колеи. Усмехалась и говорила, что подслушала, как он говорил с матерью- оказывается, приехал к ней только, чтобы стрельнуть денег на какую-то свою аферу. Заодно, видимо, решил и дочек воспитать уму-разуму…
–Да чем с таким отцом, лучше вообще без него! Зачем он нам нужен, Белка,– говорила она, вытирая мои слезы и сдерживая изо всех сил свои,– зачем нам вообще кто-то? Мы есть друг у друга…
Да, есть… Были… У меня была моя Айза… А потом ее не стало…
Я закрываю глаза- и картинка у меня пред глазами. Подробности, которые, возможно, так отчетливо выбились у меня в памяти, чтобы я тогда не сошла с ума… Словно отвлекали от сути происходившего… Нам по пятнадцать. Десятый класс. Конец учебного года. На улице уже буйно играет на деревьях зелень, подпевая шепотом веселому весеннему ветру. Помню, как треснувшими волдырями пузырилась побелка известкой на стенах нашего дома, помню, как трещало электричество, бегущее по черным венам-проводам над дорогой, помню, как кричал удод, и мне, как обычно, в этом его крике отчетливо слышалось пророчество- приговор – «худо-тут, худо-тут». Помню, как спустя всего несколько часов после того, как я подняла шум, что Айза пропала, к нам в двери громко постучалась соседка Вера Павловна… Этот ее стук, тревожный, отчаянный, горевестный, до сих пор у меня в ушах.
–Кристина!– закричала она, зовя мою мать, лежавшую в комнате и никак не реагировавшую до последнего на факт того, что Айза ушла со вчерашнего вечера и так и не появилась- ни дома, ни в школе,– нашли! Господи, нашли!– кричала она, всхлипывая,– в канале нашли… Господи…
Ее всхлипы перешли в вой… А потом я поняла, что это не она воет. Это я. Волком… Словно это была не я. Словно мой мозг еще ничего не успел понять, а душа уже все почувствовала и выла- выискивая свою пару, свою близняшку. Свою родственную душу… И не находила. Впервые в жизни не находила.