– Но он связал мальчика, не забывайте об этом, Полина так сказала. Выходит, и он являлся участником этого сговора, пока все это не ударило его самого, как бумеранг, и он...

– Вот оттого-то он и повесился. – Чалов глянул на часы (все тот же жест). – Я поеду к дяде... Нет, я пошлю за ним оперов, пусть они привезут его сюда, в управление и... Нет, мне лучше ехать к нему... Катя, может так случиться, что это дело у меня заберут, и это будет правильно, потому что мы родственники и... Нет, это неправильно, мы же до всего этого сами с вами докопались, и мы должны довести это дело до конца и... Я поеду к нему. Вы поедете со мной?

– Да. Только не сейчас. – Катя положила ему руку на плечо. – Ночь – не самое лучшее время выяснять родственные отношения. К тому же не забывайте, ваш дядя – профессионал и блестящий адвокат, а у нас против него по поводу этого их преступного сговора фактически нет доказательств, потому что все они уже мертвы, все свидетели, и убийца, и тот, кого они оговорили... И потом, нам сейчас гораздо важнее узнать, кто же их убивает.

– Кто же их убивает, – повторил Чалов.

– Здесь Глотов и Гермес, наши их привезли. Это точно его я сегодня вечером видела в больнице, и он сбежал. И Глотов тоже был там, я его видела и сейчас узнала. И потом, я тут услышала одну странную вещь от матери Ковнацкого... Долго объяснять... Ну пожалуйста, Валерий Викентьевич, вы... нет, мы с вами сначала должны закончить здесь с ними.

– Это же отсрочка. Вы даете мне отсрочку, вы жалеете меня, добрая. – Чалов усмехнулся.

Что-то болезненное и нежное сквозило в этой усмешке. Но уже через пять минут Катя убедилась, что это лишь минутная слабость.

Ночной мотылек, залетевший с улицы на свет яркой лампы, что направляют при допросе в лицо задержанным.

– Вы слышите меня? Слышишь меня или нет?! Хорош прикидываться, я сказал! Колите ему еще одну дозу!

– И так уже вкололи сколько... Мы не знаем, что они принимали, и до тех пор, пока не будут готовы анализы крови...

– Плевал я на анализы! Колите ему! У нас времени нет, и так всю ночь с ним валандаемся. Я должен его допросить.

– Но превышение дозы может быть для него опасно...

– Колите, доктор, не рассуждайте! Пусть хоть на десять минут очухается.

Катя стояла в коридоре ясногорского ИВС перед распахнутой дверью следственной комнаты, где врач из наркологического диспансера, поднятый Чаловым среди ночи, и помогавшие ему опера пытались привести в чувство Гермеса.

Чалов порой срывался и орал на весь изолятор. Дежурившие сотрудники ИВС с неодобрением молча за всем наблюдали, но никто не хотел связываться с прокурорским – себе дороже.

Катя... сцена в следственном кабинете разворачивалась малоприятная, и надо было вмешаться, но Чалов... совсем недавно такой растерянный и подавленный, сейчас... он просто огрызнулся: «А вы как думали? Чистенькими все хотите быть? Мне нужно, чтобы этот красавчик заговорил!»

И Катя... вот так, наверное, и проявляется то самое малодушие, о котором упоминал мудрый хитрый адвокат Ведищев. У каждого оно свое...