Если он покинет Финляндию, то на скорое возвращение рассчитывать не стоит: поиски семьи Лотты могут продлиться не одну неделю. Потом следует разработать стратегию: побег, или подкуп, или освобождение в виду отсутствия составов преступлений, эшелонов поклепов, целых поездов злобы. Если они еще живы, а не принесены в жертву на алтарь «пролетарской» борьбы. Черт бы их всех побрал вместе взятых, революционеров проклятых!

В голове у Тойво начали роиться мысли одна мрачнее другой. Как пытают и бьют его Лотту в тюрьме, выбивая признания. Как мучают голодом и холодом. В общем, как обычно поступают в государственных учреждениях подобного типа во всех странах мира. Чем дичее государство, тем больше его управляющие кричат о «богоизбранности», «великой судьбе», «святости» и прочей чепухе. Россия всегда именовалась «великой», впрочем, и Финляндия тоже. Да и не было в мире уголка, где бы ни заявляли, что они на самом деле необыкновенно достославные, а прочие — так, мелочевка по определению.

«Ну, не суки ли!» — мучил себя Тойво, сжимая кулаки. — «Самых безобидных, самых лояльных забрали! На кого-то весомей силенок нет!»

Оказалось, что вот так безрезультатно блуждая от полицейского депо до депо железнодорожного, Антикайнен пропустил последний транспорт в Хельсинки, на Выборг наваливалась ночь, по-весеннему наполненная пробуждением природы и холодом отходящей от зимы земли. Тойво вновь вернулся к пустому дому Лотты, вскрыл малоприметную дверцу в подвал, и выбрался по лестнице на кухню.

Никого, даже кошки сбежали. Перевернутое вверх дном содержимое жилища только дополняло картину — дом мертв. Раскиданная, как попало, и даже переломанная мебель — следы обыска, либо следы мародеров. Ну, и обыск, и мародерство, как правило, преследуют одну цель: отжать себе что-нибудь ценное. Чего искать следы революции там, где ей и не пахло? Чего искать следы контрреволюции там, где о ней и слыхом не слыхивали?

«Суки!» — опять подумал Антикайнен и пошел устраиваться на ночевку в детскую комнату. Дом без людей и огня печей был стылый, но хоть крыша над головой имелась.

Он собрал все, какие нашел одеяла, и соорудил себе ложе в самом дальнем и темном углу комнаты. Спать на кровати ему казалось как-то кощунственно.

Едва он устроился, как откуда-то, видимо с чердака, пришел кот Лотты, очень молчаливый «британец». Шерсть его была прохладная, словно только с холода, и от него пахло мышами. Кот долго неотрывно смотрел Тойво в глаза, потом подошел, вытянув и распушив свой хвост. Он боднул Антикайнена в плечо и замурлыкал.

— Что, брат, и тебе без людей тоскливо? — спросил Тойво и, погладив кота, почесал ему за ухом. — Ничего, скоро освоишься. Впереди лето, одичаешь, научишься о себе заботиться, только держи теперь ухо востро.

Кот, щурившийся до этого, приоткрыл один глаз и вопросительно взглянул на него.

— Нечисть, — объяснил Тойво. — В лихие годы нечисть отовсюду вылазит. Красные, белые — без разницы. Коли нет Господа в душе у человека, заводится что-то другое. Совесть — это и есть Господь, она у всех одинакова. Чем глупее мужчина, тем охотнее он эту совесть душит. Ну, а чем глупее женщина — тем она страшнее для всех ее окружающих. Так что держись подальше от них, да и от детей — тоже. Да что я тебе говорю — ты сам все прекрасно знаешь. Взял бы я тебя с собой, брат, да коты не любят ездить. Но ты со мной и сам не поедешь. Коты — животные умные.