Даже Губин, когда на него в темноте наткнулся ротный и стал голосом заезженной пластинки повторять то, что говорил минуту назад у соседней машины о «любой промашке», – даже Губин, этот ротный «кавээнщик», молча и серьезно выслушал до конца заученные наизусть фразы и в ответ спокойно сказал:

– Идите к нам ужинать, товарищ старший лейтенант.

Слово «ужинать» остановило Зубова, и, сразу ощутив голод, он устало присел к уплетавшим «горно-зимний» паек Ержану и Варенику.

«Да, кажется, первый этап плана удался», – снова мысленно подводил итог Зубов, принимая от Губина открытую банку. Из расположения батальона они выступили задолго до наступления темноты, потом подождали у крайних советских застав, чтобы последний отрезок пути до душманских дувалов проскочить в короткие минуты поздних сумерек, когда уже потеряна дневная видимость, но еще не наступила предательская темнота, которая выдает вражеским наблюдателям любую искорку света.

– Товарищ старший лейтенант, – подал голос примостившийся полулежа на катке БМП Вареник, – колы будэ бой? Ничь, як черняка, темна.

– На рассвете, Гриша, – ответил ротный, словно продолжал свои мысли вслух. – Только покажется солнце, мы на большой скорости проскочим последние километры и ударим в упор.

– На рассвете?! – удивился Ержан. – Солнце ведь нам в глаза будет? – Ержану даже стыдно стало от того, что он вынужден элементарно поправлять командира.

– Это ты правильно, Ержан, сказал, – вдруг весело согласился ротный. – Солнце будет бить в глаза. Только не нам, а духам.

– Как? – хором вопросили разведчики и перестали жевать.

– А вот так. Воевать надо с головой, а не по шаблону. С этого направления душманы готовы нас встретить в любую минуту. А нам нужна внезапность. Обойдем кишлак и выскочим оттуда, откуда они нас не ждут.

– Это же опасно, – робко стали возражать сержанты, – там же мин больше, чем камней. Хоть одна машина подорвется, не сумеем отойти под защиту наших застав.

– На войне вообще опасно, должен я вам заметить, товарищи сержанты, – съехидничал Олег. – Первую БМП поведу сам, остальные по моей колее.

Поняв, что это приказ, сержанты со вздохами разошлись по своим машинам организовывать ночное дежурство.

Каир-Хана разбудил истошный вопль слуги:

– Господин! Господин! Беда!..

– Что там? Какая беда? – тяжело поднялся с постели старый вождь.

– Шурави! Танки! Со стороны предгорий.

– Что ты несешь, шайтан? – рассвирепел хозяин. – Еще с вечера накурился? Мерещится? Как они там могут появиться? Да еще на своих железках? Ни один дозорный не докладывал, что они мимо нас проходят.

Слуга полоумно повторял одно: «Беда! Танки! Беда!»

– Берегись, если соврал, – зло прохрипел Каир-Хан, натянув сапоги и сняв с гвоздя над кроватью бинокль. Заспешил по лестнице на крышу глиняной башни дувала.

– О, Аллах! – ужаснулся вождь, мгновенно оценив смертельную опасность. На высоких восточных холмах, которые обычно служили дополнительной защитой, одна за другой в клубах золотистой пыли появлялись «железки» и выстраивались в ряд с большими интервалами.

Как могли часовые проворонить целую колонну? Какой шайтан надоумил шурави зайти со стороны солнца? Отчаяние безысходности сковало сердце старого воина. Стон, похожий на тоскливый волчий вой, вырвался из него. Некуда даже спрятаться. Ранняя весна, голые деревья. Весь кишлак на виду у шурави.