– Здорово, щеглы! – приветствовал их один из этой группы. Вовке почему-то не понравился толстый ефрейтор, напоминавший объевшегося тыловика из анекдотов.

– Бачилы поздоровше! – выкрикнул он из толпы, подделываясь под голос и манеру Вареника. Ефрейтор свирепо оглядел толпу, но не увидел за широким телом Вареника маленького Губина и уже не спускал с Григория злых глаз, поджидая его как удав кролика. Он отбирал у солдат военные билеты, остальные что-то помечали в бумагах.

– Вареник Григорий, – назвал себя поравнявшись с ним сержант, подавая билет.

– Ага, Варэник! – злорадно передразнив его украинский акцент, кивнул ефрейтор и обратился к солдату со списком: – Коля, пометь-ка этого щегла. Я с ним разберусь на пересылке.

Теперь в строю, по пути на пересылочный пункт, глядя на маячивший впереди затылок Вареника, Вовку терзала совесть: из-за его озорства попадет Гришке ни за что.

Прибывших разместили в каких-то «модулях», тех самых одноэтажных строениях, что нарисовались за откинувшейся аппарелью.

– Что ли, по-афгански барак модулем называется? – прикидывается дурачком Вовка, устраиваясь в столовой рядом с молчаливым и обиженным Григорием. Ержан популярно растолковывал, что такое модуль, но Вовку больше бы устроило хоть ругательство, но от Вареника. А тот молчал.

Как быстро здесь темнеет! Входили в столовую засветло, а вышли в кромешную темь. Оказалось, у всех кончилось курево, и тут Вовке представился случай растопить лед между ним и Гришкой. Он, как фокусник, откуда-то из-под воротника извлек сложенную в маленький треугольник десятку, провезенную из Тугулыма, через все таможенные досмотры сюда, в Афган. Ему показалось в темноте, что подобрели глаза Вареника, хоть он ничего и не сказал. Все трое вошли в ярко освещенный магазин военторга.

От импортного изобилия, красочности упаковок разбежались глаза, захватило дух. Губин, протянув продавцу купеческим жестом десятку, небрежно бросил:

– Сигарет, печенья и три сока! Сдачи не надо!

– Че ты мне суешь? – оскорбилась ярко накрашенная продавщица, отшвырнув губинскую десятку, и тут же заулыбалась вошедшему красавцу десантнику, одетому как на парад: огромный белый аксельбант, орден Красной Звезды, лихо заломленный берет.

Все трое застыли, словно по команде «смирно!». Это был тот, кем каждый из них в мечтах рисовал себя, возвращающегося из Афгана к своим: целешенек-здоровешенек, отутюженный, без пылиночки, с неотразимой улыбочкой, с чуть нахальным прищуром. Десантник быстро стал обрастать пакетами под щебет продавщицы.

– Подержи-ка, – сунул он один пакет Губину, другой Ержану, рассчитался какими-то не такими деньгами и весело предложил, как давно знакомым:

– За мной, юноши! Со мной не пропадете!

В полумраке казармы между двухъярусными армейскими койками под тусклой лампочкой десантник поставил два табурета и велел Ержану «стол соображать».

– Юрик, Биджо! Где вы?

– Сейчас, Миша, – откликнулся голос из темной глубины казармы.

– Надо же к столу одеться, – с грузинским акцентом добавил другой голос. – Я вижу, ты гостей пригласил.

– Я их в «чипке» встретил, – начал объяснять десантник, которого, оказывается, Мишей зовут. – Смотрю за советскую десятку сигареты покупают… – И пошел туда, в темноту, на голос.