Лишь глаза на это закатываю — ох уж мне эти демоны с их иерархией. Неужели так сильно разозлился, что призвала в его доме кого-то? Но разум у меня уже включился, потому ругать демонюку не хочется: он мне столько добра сделал, Ноэль вон воскресил, пусть пока и частично, но лиха беда начало. А я что? Ну, съел он того демона, голодный был, видимо. Нового призову, благо, жизненный резерв позволяет.
— Он мне нужен, чтобы украсть нам садовника.
— О, как любопытно… Я прямо-таки опасаюсь ответа, но все же спрошу: откуда мы собираемся его воровать?
— Из приюта для скорбных умом, элле.
Пауза, последовавшая за этим, меня весьма взволновала, потому я продолжила:
— И, ну, как бы, это я собираюсь. Мне не пришло бы в голову втягивать в это вас, не беспокойтесь: я понимаю, что вы очень занятой… э… занятое существо.
Демон, странно как-то на меня глядя (обычно так тятя смотрел на особо чудные результаты своих экспериментов, вроде нашего говорящего кактуса), покрутил в руке вилку, вздохнул и сказал:
— Так, зверёк, я предлагаю договор: в следующий раз, когда тебе понадобится что-нибудь или кого-нибудь украсть, убить, купить и дальше по списку, ты сообщаешь об этом для начала мне. Как ты могла заметить, посторонние демоны меня немного раздражают. Понимаешь?
Киваю. А что мне ещё остается?
— Но, элле, я не знаю другого способа украсть его. Может, тогда вы позволите взять с собой и использовать Бонни, Лауру и кого-то из домовых?
— Ну, не придумывай глупостей, зверёк. Пойдём вместе! Заодно с новым садовником в неформальной обстановке пообщаюсь…
— Элле, мы не можем просто взять и войти.
— Почему?
— Там охрана и чары… а… ну, ладно.
Идем по аллейке, у нас за спиной пепел, от ворот оставшийся, осыпается, охрана полегла, как ковыль под ветром — не хочу проверять, живы или нет. Мэрдо меж тем пальчиками картинно так щёлкнул, и везде в домище — старинном, неповоротливом, канцелярски-сером, окруженном скучным газоном — свет погас. Хозяин мой, не оборачиваясь, спрашивает:
— Видишь в темноте, зверёк?
— Нет, — говорю, и то почти правда: в человеческом теле и впрямь не вижу. Демон вздыхает страдальчески и руку мою сжимает.
— Дорогу описать можешь?
— Третий этаж, направо, самая крайняя комната.
— Значит, иди за мной.
И дверь перед нами открывается с характерным неприятным скрипом, какой, наверное, должен звучать в любой страшной сказке; тьма расцветает перед моими глазами, и, наверное, это должен быть ужасный момент для человека — идти в кромешнем мраке, в каком даже себя не разглядеть, держась за тёплую руку демона, поглаживающую большим пальцем тонкую кожицу там, где бьётся пульс. Думаю, подобное должно пугать, но мое сердце частит отнюдь не от страха: просто я вдруг начинаю понимать, пусть и очень примерно, на что похожа эта их любовь. Суть всегда одна — блуждая во тьме, смело протяни руку, не обвиняя, не ожидая, не умоляя, и тогда, может быть, за неё схватится кто-то, кто похож на тебя. Стоило, конечно, прийти грабить дом скорби, чтобы такие вот мысли посетили… Все-то у нас, не как у людей.
Хотя мы, если развить мысль, и не люди.