– Нет, – сказал Штайнер. – Еще рюмку вишневки.

– Хорошо. – Кельнер наполнил рюмку.

– Налейте и себе.

Кельнер налил вторую рюмку и поднял ее двумя пальцами.

– Ваше здоровье!

– Да, – сказал Штайнер. – Будем здоровы.

Они выпили и поставили рюмки.

– Вы играете в бильярд? – спросил Штайнер.

Кельнер взглянул на стоявший в середине зала бильярдный стол, обитый темно-зеленым сукном.

– Так, немножко.

– Сыграем?

– Почему бы нет? А вы хорошо играете?

– Давно уже не играл. Предлагаю для начала пробную партию, если не возражаете.

– Идет.

Каждый натер острие кия мелом. Затем они разыграли несколько пробных шаров. Первую партию выиграл Штайнер.

– Вы играете лучше меня, – сказал кельнер. – Дайте мне десять очков вперед.

– Ладно. – «Если я выиграю и эту партию, все будет хорошо, – загадал Штайнер. – Тогда, значит, она жива, и я увижу ее, и, может быть, она выздоровеет…»

Он играл очень сосредоточенно и выиграл.

– Теперь я даю вам двадцать очков вперед, – сказал он. Эти двадцать очков казались ему неким залогом жизни Мари, ее здоровья и бегства с нею; щелкали белые шары, Штайнеру чудилось – позвякивают ключи судьбы. Партия получилась довольно острой. После серии хороших ударов кельнеру не хватило до полного счета только двух очков, но на последнем шаре он промахнулся на сантиметр. Штайнер взял кий и начал играть. Несколько раз он останавливался – что-то мелькало перед глазами, – но все-таки успешно довел партию до конца.

– Здорово играете, – одобрительно заметил кельнер. Штайнер с благодарностью кивнул ему и посмотрел на часы. Начало четвертого! Быстро расплатившись, он ушел.

Он поднялся по лестнице, устланной линолеумом. Его трясло – с головы до пят его трясла какая-то бешеная, мелкая дрожь. Длинный коридор извивался, коробился, и вдруг откуда-то точно выпрыгнула белоснежная дверь и остановилась прямо перед ним: 505.

Штайнер постучал. Никто не ответил. Он постучал снова. А вдруг это случилось только что, в последнюю минуту, подумал он, и от этой мысли все в нем судорожно сжалось. Он открыл дверь.

Маленькая комната, освещенная лучами предвечернего солнца, казалась каким-то нездешним островком мира. Казалось, грохочущее время, неукротимо рвущееся вперед, уже утратило всякую власть над бесконечно спокойной женщиной, лежавшей на узкой кровати и глядевшей на Штайнера. Он слегка качнулся, уронил шляпу, хотел было поднять ее, но, едва нагнувшись, словно от резкого удара в спину, в беспамятстве рухнул на колени у самой кровати. Содрогаясь всем телом, он беззвучно рыдал.

Женщина смотрела на него долгим, умиротворенным взглядом, но постепенно ее начало охватывать беспокойство. Дернулась кожа на лбу, зашевелились и на мгновение искривились губы. Рука, недвижно лежавшая на одеяле, поднялась, будто хотела удостовериться, коснуться того, что видели глаза.

– Это я, Мари, – сказал Штайнер.

Женщина попыталась приподнять голову. Ее взгляд блуждал по его лицу, склонившемуся над ней.

– Успокойся, Мари, это я, – повторил он. – Я приехал…

– Йозеф… – прошептала она.

Штайнер опустил голову ниже. Слезы лились неудержимо, и он сильно прикусил губу.