С утра Магда отправила девочку чистить снег. К обеду та справилась, но ведьма опять выпроводила ее из дома, сунув в руки тарелку тушеной трески. С наступлением вечера, когда Надя закончила посыпать края расчищенной дорожки солью, над опушкой поплыл запах имбирного печенья. Аромат щекотал ноздри и был таким густым, что почти пьянил.

За ужином Надя с нетерпением ждала, когда Магда откроет духовку, но на десерт старуха поставила перед ней тарелку с вчерашним лимонным кексом. Пожав плечами, девочка потянулась за сливками, как вдруг услыхала негромкое гуканье. Она посмотрела на медвежонка, но Владчек спал в своей корзинке, ровно посапывая. Гуканье повторилось, за ним последовало нечто похожее на жалобный хнык. Звук определенно доносился из духовки.

Надя вскочила из-за стола, едва не перевернув стул, и в ужасе уставилась на Магду. Старая женщина, однако, и бровью не повела. В дверь постучали.

– Ступай в кладовку, – велела Магда.

На мгновение Надя замерла между столом и дверью, точно угодившая в паутину муха, у которой еще есть силы освободиться из тенет, но затем скрылась в кладовке, не забыв затащить с собой на верхнюю полку медвежонка, чье теплое меховое тельце и сонное похрапывание ее успокаивали.

Магда открыла дверь. Женщина с восковым лицом стояла на пороге и не двигалась, словно боялась войти в дом. Ведьма обернула руки полотенцем и распахнула железные дверцы духовки. Оттуда послышался пронзительный детский плач. Пришедшая схватилась за косяк – у нее подогнулись ноги; она зажала рот ладонями и беззвучно зарыдала. Грудь ее ходила ходуном, по впалым щекам градом катились слезы. Магда завернула пряничного младенца в красный платок и вложила извивающийся, мяукающий сверток в протянутые руки женщины, трясущиеся от волнения.

– Милаша, – заворковала та, что означало: «Сладкая моя девочка».

Она круто развернулась и исчезла в ночи, не потрудившись затворить за собой дверь.

На следующий день Надя не притронулась к завтраку. Остывшую кашу она отдала медвежонку, но Владчек воротил нос от миски, покуда ведьма заново не подогрела ее на плите.

Не дожидаясь расспросов Магды, Надя сказала:

– Это же не настоящий ребенок. Зачем она его взяла?

– Для нее он вполне настоящий, – возразила старуха.

– Что с ним будет? А с ней? – Надя едва сдерживалась, чтобы не сорваться на крик.

– В конце концов от младенца останутся одни крошки, – невозмутимо промолвила Магда.

– И что потом? Ты испечешь нового?

– Мать умрет гораздо раньше. У нее та же лихорадка, что унесла дитя.

– Так излечи ее! – Девочка хлопнула по столу ложкой, к которой не прикоснулась за завтраком.

– Она не просила лекарства. Она просила ребенка.

Надя схватила варежки и, топоча, выбежала на улицу. Обедать она не пришла. Хотела пропустить и ужин – показать ведьме, что думает о ней и ее ужасном колдовстве, – но к вечеру в животе урчало от голода, и когда Магда поставила перед ней блюдо с утятиной под охотничьим соусом, Надя взялась за нож и вилку.

– Я хочу вернуться домой, – пробормотала она, глядя в тарелку.

– Так иди, – сказала Магда.