— Кофе по рецепту дядюшки Вольфганга? — лукаво улыбаясь, спросила хозяйка.

Карл бросил на хозяйку пронизывающий взгляд, вздохнул и прижал ладони к груди.

— Прекрати, озорник! — хозяйка вильнула юбкой и скрылась в кухне.

— Ты опасный парень, Карл, — Сажин отодвинул для товарища стул.

Карл воинственно выдвинул подбородок.

— Знай, презренный гладиатор, что в моем лице криминальная полиция потеряла гениального сыщика. — Он сел и уже серьезно добавил: — Я таки отыскал свидетелей по делу дорогого гауптштурмфюрера. Представляю радость господина прокурора. Обожаю сюрпризы!

Из кухни донесся грохот, и в зал вошла хозяйка.

— Эти горшки прыгают сами! — Она поставила на стол сковородки с шипящей яичницей и две глиняные кружки.

Карл взял кружку и сделал маленький глоток.

— Ну? — хозяйка грозно нахмурилась.

Карл покосился на Сажина и прошептал:

— Он выдержит, Матильда, я за него ручаюсь.

Хозяйка фыркнула и убежала, а Карл повернулся к Сажину.

— Говорят, в Америке есть собаки, натасканные специально на негров, а я безукоризненно натаскан на фашистов. Узнаю по запаху. Не улыбайся! Я сегодня вновь убедился. Элегантные костюмы, улыбки, бархатные интонации, — Карл сделал небрежный жест. — Я их кожей чувствую. Еще они не знают, куда девать руки, все перекладывают с места на место. И приемчик у меня один имеется, — он посмотрел на часы и обнажил на запястье черные цифры. — Глаза, Миша! Фашиста окончательно выдают глаза! Ты видел клеймо, и хоть бы что. Подумаешь, редкость, и у тебя имеется. А обыкновенный человек внимания не обратит. Фашист же, — Карл зацепил вилкой кусок ветчины и вытаращил на него глаза, — уставится и тут же улыбнется. Мордашка ласковая: мол, ничего не видел, ничего не знаю, не имею никакого отношения. Такая улыбочка — великая вещь, Миша.

Шурик шел по улице и разговаривал сам с собой:

— Перед сном Сажин велел гулять — гуляю. Могу я чуть-чуть заблудиться и погулять подольше? Могу. Предположим, что я заблудился. — Он свернул в первый же переулок и зашагал, не оглядываясь.

Александр Бодрашев за границей. Огни реклам, а он запросто топает по Вене. Здесь происходили исторические события. Какие? Кажется, их было два. Отец и сын. Может, они тоже ходили по этой улице. Сейчас по ней идет Александр Бодрашев из Марьиной Рощи. Иностранец Шурик взял за рукав какого-то парня.

— Простите, вы не скажете, как мне вернуться в мою гостиницу? — Парень смотрел внимательно и морщился: — Ага! Не понимаешь простого русского языка.

— Рашен? — спросил парень, уловив знакомое слово.

— Вот не понимаешь, — кивал соболезнующе Шурик. — Не понимаешь, потому что я иностранец, — и он ткнул себя пальцем в грудь, поклонился парню, сказал: — Мерси, — и пошел дальше.

Шурик сложил светящиеся неоновые буквы и прочитал: «Максим». В Париже у «Максима» собирались эмигранты, потом они работали водителями такси. Это те, которым повезло. Он прошел мимо и продолжал вспоминать, что ему еще известно о «Максиме». Кому не повезло? Княгини выходили на панель: в его представлении панель была узкой полоской тротуара, выложенной кафельными плитками, такими облицовывают уборные. Мужчины? Что было с мужчинами? Ага, гусары и гвардейцы работали наемными танцорами. Танцевали за деньги, что ли? Нет, что-то вроде сутенера — развлекали богатых американок. Все американцы богатые. Он остановился, переступил с ноги на ногу и пошел назад. Голубые буквы были на месте. Шурик засвистел «Варяга» и вошел в плохо освещенный подъезд. В вестибюле к нему навстречу неторопливо двинулся высокий мужчина во фраке.