О тени моих предков! Мысли унесли меня в дикие места Кении. Я вспомнил, как удил усача на озере Эдварда у истока реки Семилики. Усачи там весом от десяти до пятнадцати фунтов, и за час можно поймать их целый десяток. Кроме того, в озере Рудольфа водился крупный нильский окунь, вес которого доходил до двухсот фунтов и более. Маленький окунь этой породы весом в пятьдесят или семьдесят пять фунтов даст хороший бой, прежде чем рыболов сможет его вытащить. Удить форелей в реке Лохар мне казалось просто потерей времени.

Лучшим воспоминанием юности была охота с дробовым ружьем. Однажды утром я вышел, взяв с собой дробовое ружье Перде, чтобы провести весь день в поросшем вереском болоте. Я пошел бродить по древним, хорошо знакомым полям, но почему-то они показались гораздо меньше, чем я их помнил. Мой глаз привык к необъятным просторам степей Кении, а эти угодья, казалось, были не больше, чем шамба жителя Африки. Видневшиеся вдали холмы, которые представлялись мне когда-то огромными горами, чьи пики врезались в небо, теперь как-то съежились в сравнении с горами Кении и Килиманджаро. Кроме того, я уже не видел той дичи, которая во множестве водилась здесь раньше. Побродив сейчас целый день, редко встретишь косулю, зато хорьки и ласки водятся здесь в изобилии. Эти вредные зверьки захватили все.

Затем до меня донесся зов шотландских куропаток, и я снова почувствовал себя мальчиком. Крики неслись из низинки, поросшей вереском. Чтобы добраться до нее, мне надо было перелезть через ворота и пересечь выгон для скота. Взобравшись на ворота, я увидел небольшое стадо коров, которые паслись в поле под наблюдением старого бугая. Каким-то боком до моего сознания дошло, что у быка прекрасные рога.

Я наполовину пересек поле, как вдруг до меня донесся топот копыт. На какой-то миг мне представилось, что я снова в Кении. Сколько раз мне приходилось слышать грохот нападающего буйвола! Оглянувшись, я увидел, что на меня несется бык, пригнув голову и вытянув шею. Это была благородная картина.

Как-то вдруг я сообразил, что при мне нет нарезного ружья. До быка оставалось всего каких-нибудь пятьдесят ярдов, а он несся с яростью, достойной восхищения. Я никогда не любил обращаться спиной к дикому животному, но в данном случае мне ничего не оставалось делать, как обратиться в бегство. И я побежал.

К счастью, забор был невысокий, и я перемахнул через него как раз в тот момент, когда бык рогами ударил в деревянные ворота. Он сломал одну из поперечных перекладин и остановился, продолжая громко реветь. Бык неистово бил копытами по помету, лежащему на земле, как поступает обычно носорог, который также разбрасывает собственный помет. Редко мне приходилось встречаться с животным, проявлявшим такую неистовую ярость.

Когда я вернулся домой, то заявил Хильде, что впредь буду брать с собой нарезное ружье. Хильда тактично заметила, что фермеры будут возражать против уничтожения племенного скота.

— Хорошая страна, где человек не может защититься от диких зверей, — запротестовал я.

— В конце концов, Джон, — сказала Хильда ласково, — ведь ты залез на чужой участок.