– А помоложе ничего нет?

– Есть Годар. Ух ты, он снимает три фильма в год.

– Годар и его команда. У него есть фильм про Тимура?

Мой взгляд слёз с Алисы и стал расхаживать по комнате, где вещи побросали свои тени, готовясь ко сну. Типичная творческая обстановка: на батарее грелись носки, со стены хохотала разноцветными брызгами листьев осень, мне было видно, что висит она криво, либо её так скривило от ироничного смеха, скоро зима. Понятия не имею откуда взялась она, надо будет поменять на весну, что ли, книги стояли почётным караулом в своих полках нетронутыми, сколько же времени я не читал ничего классического, кактус на книжном шкафу вновь собирался зацвести, неугомонный, на пианино играло ноктюрн платье Алисы, давно она не бралась уже за клавиши, хотя умела это делать, внизу, на полу, творческое уже собралось в комок пыли, что даже я мог с высоты кровати рассмотреть его, интересно, когда его заметит Алиса эту материализованную тень вещей, скорее всего никогда, если я ей напомню об этом, она скажет, что это инсталляция беспорядка в отдельно взятой душе или ещё что-нибудь в этом роде, вещи зависели от хозяев, они служили, и, как всякие рабы, мечтали, что придёт их время, когда они смогут захватить власть и подчинить себе нас. В этот вечер всех их связывало одно, все они смотрели на Алису, которая наконец обнаружила то, что искала:

– Вот, тебе не понравится, но надо посмотреть.

– Я знаю, ты всегда подбираешь такие фильмы. Я как всегда буду смотреть на тебя.

Кино было только прелюдией. Мы оба знали, чем закончится кино, все фильмы заканчивались нашей любовью.

И тут же куколки её пальцев, что катались по коже, затрепетали бабочками внутри. Её объятия были похожи на ванну с ароматными травами.

– А что за шампунь?

– Дурак, это не шампунь, это я так пахну.

– Благоухаешь. Пойду искупнусь, – нырнул я в её тело, прижавшись ещё сильнее.

– Можешь поцеловать меня?

– Куда?

– Ты не сможешь.

– Я-то?

– Ты знаешь, что такое ла бока?

– Лабок женского рода?

– Ну почти. Это рот.

– А, я понял, к чему ты клонишь. Ноги Алисы, идите сюда, я буду вас целовать в то самое место, где вы срослись.

Потом она подолгу собирала изуродованное долгим плачем лицо у зеркала. То оставалось таким же измождённым для неё и ещё более милым для меня. Я не знал, почему они так реагируют на какие-то мелочи, что для меня не стоили ровным счётом ничего. Я не знал, почему женщины могут так страдать со мной. Иногда я даже начинал искать в себе того самого эгоиста, что испортил их жизнь, чьей единственной целью было размениваться ими и пользоваться. Размениваться до тех пор, пока когда мелочь эту можно будет отдать в добрые руки, кинуть какому-нибудь попрошайке в ладонь, пользоваться до тех пор, пока по они не дойдут до того самого состояния б/у, когда они попадут под программу утилизации. Чем больше они пытались мне это внушить, тем меньше я им верил, тем больше отстранялся, обрастал корочкой противоречий. Алиса собрав силы, снова пришла в гостиную, где я уткнувший в экран, пытался в очередной раз отстраниться.