Я вспоминаю тот первый день после инсульта со смешанным чувством сладости и горечи. Без нормальной работы ассоциативной зоны ориентации левого полушария восприятие собственных физических границ больше не ограничивалось той областью, где кожа контактирует с воздухом. Я чувствовала себя джинном, выпущенным из бутылки. Казалось, энергия моего духа плывет, как огромный кит, скользящий по морю безмолвной эйфории. Это отсутствие физических границ давало ощущение дивного блаженства, превосходящего изысканнейшие из наслаждений, которые мы можем испытывать как телесные существа. Мое сознание пребывало в этом потоке сладостной безмятежности, и мне было очевидно, что я уже никогда не смогу втиснуть громаду своего духа обратно в эту крошечную клеточную матрицу.

Блаженство, к которому я рвалась, было великолепной альтернативой тому пугающему чувству горечи и опустошения, которое я испытывала всякий раз, когда мне приходилось возвращаться к каким-либо формам взаимодействий с навязчивым окружающим миром. Я существовала в каком-то отдельном пространстве, от которого было очень далеко до моей нормальной способности обрабатывать информацию, и было ясно, что та "я", какой я стала, когда выросла, не пережила этой неврологической катастрофы. Я понимала, что доктор Джилл Болти Тейлор умерла в то утро, но кто же тогда остался? Или, быть может, учитывая, что разрушилось мое левое полушарие, теперь лучше будет сказать ― кто был правым?

Без речевого центра, который мог бы говорить мне: "Я доктор Джилл Болти Тейлор. Я нейроанатом. Я живу по такому-то адресу, а телефон у меня такой-то", я больше не чувствовала необходимости быть именно ей. Это было поистине странное изменение восприятия, но, лишившись ее эмоциональных микросхем, которые напоминали бы мне, что ей нравится, а что нет, а также лишившись и центра ее "я", который напоминал бы мне особенности ее критических суждений, я больше не думала как она. В практическом отношении, учитывая величину биологического ущерба, у меня не было никакой возможности снова стать ею! Для моей психики в ее новом состоянии доктор Джилл Болти Тейлор умерла в то утро и более не существовала. Теперь, когда мне перестала быть знакома ее жизнь ― ее отношения с людьми, ее успехи и ее ошибки, ― я больше не была связана с ее решениями и с теми ограничениями, которые она сама для себя определила.

Хотя я и чувствовала чудовищную горечь утраты в связи с гибелью сознания моего левого полушария, а также той женщины, которой я была, я одновременно ощущала неимоверное облегчение. У доктора Джилл Болти Тейлор накопилось немало обид и другого эмоционального багажа, который, должно быть, требовал немалых сил, чтобы его удержать. Она увлеченно занималась своей работой и общественной деятельностью. Она была убежденной сторонницей бурной и активной жизни. Но, несмотря на утерю всех ее привлекательных и даже замечательных свойств, в своем нынешнем состоянии я не унаследовала и ее серьезных проблем. Я забыла о своем брате и его болезни. Я забыла о своих родителях и их разводе. Я забыла о своей работе и обо всем, что вызывало у меня стресс, и благодаря тому, что все это стерлось у меня из памяти, я чувствовала облегчение и радость. Тридцать семь лет я только тем и занималась, что делала-делала-делала множество разных дел в весьма напряженном темпе. А в этот особый день я постигла, что значит просто быть.