— Добро пожаловать домой.

Она уже видела дно в своем бокале.

Бриджет потыкала палочками в кисло-сладкую курицу и опасливо откусила. Еда лишилась всякой прелести, потому что Патрик разложил ее по тарелкам веджвудского фарфора, с которого ели у него на свадьбе. На первой свадьбе, с Самантой. С первой миссис де Уинтер, его Последней Герцогиней.

Бриджет, вероятно, только и делала, что ела с веджвудского фарфора. Вкусную домашнюю еду, поставляемую Самантой, которая только и думала, что о счастье Патрика. («И вовсе нет, — говорил Патрик. — Сэм была анестезиологом. Работала не меньше моего».)

Что же это такое? Она живет среди вещей мертвой женщины. Хорошо, что не в ее доме, — не настолько Луиза свихнулась. Когда они познакомились, Патрик еще обитал в «семейном гнезде», прелестном доме на Дик-плейс, — Луиза мечтала жить в таком, когда росла с матерью в двух комнатах на верхнем этаже многоквартирника в Фаунтинбридже. Однако Патрик продал дом глазом не моргнув — за невероятную сумму, — и они купили шикарную новую двухэтажную квартиру возле больницы Эстли Эйснли. Снаружи устрашающе — деревянная отделка, чугунные балконы, — но внутри безликий корпоративный шик, который Луизе, как ни странно, понравился. Поначалу квартира была стерильна, как операционная, но вскоре наполнилась предметами из Патрикова дома, и безликости поубавилось. Первая миссис де Уинтер пребывала в своих вещах. Патрик предложил поменять все «до последней чайной ложечки», и Луиза сказала: «Не дури», хотя именно этого и хотела, только чтобы он сам, а ей не пришлось просить. Навек женился — каяться спеши.[77]

У Патрика с Самантой вещи были красивые: веджвудский фарфор, целый ящик столового серебра, дамастовые скатерти, салфеточные кольца, хрустальные бокалы. Свадебные подарки, добро и имущество традиционного брака. В сравнении с ними Луизины пожитки смахивали на скарб беженки, и явно беженка эта нередко ошивалась в «ИКЕА». Впервые открыв бельевой сундук (бельевой сундук — у кого бывают бельевые сундуки? Ну как же — у Патрика с Самантой), она перепугалась, узрев тщательно накрахмаленное отглаженное белье, которое, похоже, не проветривали с того дня, когда Саманта в последний раз села за руль.

Луизе припомнилась баллада или стихотворение, что ли: давным-давно в одном большом доме была свадьба, и гости играли в прятки (вообразим подобные развлечения ныне). Новобрачная спряталась в громадный сундук в дальней комнате, где никто не подумал ее искать. У крышки сундука была тайная пружина, открывался он только снаружи, и невеста задохнулась, не дожив и до первой брачной ночи. Спустя многие годы нашли ее скелет, разодетый к свадьбе. Похоронена заживо, — впрочем, бывают отношения, в которых такое тоже происходит. Кто знает, — может, оно и к лучшему, что бедная невеста померла. Элисон Нидлер говорила, ее муж держал бы ее «в ящике под замком, если б мог». «Невеста омелы»[78] — вот как называлась баллада. Если потерпеть, память непременно тебя догоняет. Но в один прекрасный день не догонит.

— Солнце?

Патрик стоял над ней, улыбался. Откупорил новую бутылку и обходил стол, точно официант, наполняя хрустальные бокалы. Легонько сжал Луизе плечо, и она улыбнулась в ответ. Он слишком для нее хорош. Слишком благостен. От этого ей хотелось хулиганить, посмотреть, далеко ли можно зайти, разнести эту его благость вдребезги. Что, Луиза, проблемы с близостью?