Все женщины заслужили медаль.

В бело-синем кувшине на приставном столике в гостиной Трапперов стояли цветы. Нет, не дешевые бездумные цветы из кенийской теплицы, а длинноногие и ветвистые растения из сада Трапперов.

— Зимняя жимолость и саркококка, — сказала Джоанна Траппер. — Прекрасно пахнут. Так приятно, когда зимой цветы.

Луиза сделала вид, будто ей интересно. Кажется, она генетически не способна вырастить что бы то ни было, — видимо, забота и воспитание отсутствуют в ее митохондриальной ДНК. Саманта с Патриком в их прежнем доме «вместе садоводили». А у Луизы и Патрика вместо садика газон, покрытый дерном и обсаженный редкими унылыми вечнозелеными и кустиками. Что за кустики, Луиза не знала и в саду побывала один раз, когда они с Патриком ради блага общественности соорудили барбекю в бабье лето, в последний момент зазвали на новоселье соседей — в том числе двух старших офицеров полиции, шерифа и писателя-детективщика. Эдинбург в лучшем виде.

Первая миссис де Уинтер, Саманта, умела выманивать живое из земли.

— Душистый горошек, помидоры, клумбы висячие — она обожала сад, — рассказывал Патрик.

Наверное, распознавала кустик со ста шагов. Хорошая Жена.

— Прелестно, — сказала Луиза Джоанне Траппер, вдыхая зимнюю жимолость.

И не покривила душой — правда ведь прелестно. Джоанна Траппер прелестна, и у нее прелестный дом, и младенец тоже прелестный. И все у нее в жизни просто прелестно. Если не считать того, что в детстве всю семью вырезали.

— Нельзя такое пережить, — сказала Луиза Патрику ночью в постели.

— Нельзя, но можно попытаться, — ответил тот.

— А тебя кто назначил гласом мудрости? — спросила она. Впрочем, про себя, ибо любовью хорошего человека не разбрасываются, это тебе не бумажка ненужная, и даже Луизе хватало соображения это понимать.

Джоанна Траппер сходила наверх и вернулась с фотографией, черно-белым снимком в простой рамке. Молча протянула Луизе. Женщина и трое детей — Габриэлла, Джессика, Джоанна, Джозеф. Художественная фотография («Отец снимал»), крупным планом, лица придвинулись друг к другу, Джессика застенчиво улыбается, Джоанна весело хохочет, младенец — он и есть младенец. Габриэлла была красавица, спору нет. Она не улыбалась.

— Не держу на виду, — сказала Джоанна Траппер. — Не могу видеть их каждый день. Смотрю иногда. Потом опять прячу.

После убийств Говард Мейсон женился несколько раз. Каково-то жилось его супругам с такой предшественницей? Первая жена, Габриэлла, — красивая, талантливая, мать троих детей, да еще убита, — кто в силах с ней тягаться? Вторая жена Мартина покончила с собой, с третьей — китаянкой (которую так и называли) — Говард Мейсон развелся, с четвертой приключилось нечто ужасное — с лестницы упала или сгорела, Луиза уже не помнила. Где-то еще была пятая, латиноамериканка, — она пережила мужа. Пожалуй, в этой истории нашлось бы место и обезглавливанию. Следовало хорошенько подумать, прежде чем сказать «согласна» Говарду Мейсону. На ум пришла «Моя последняя герцогиня» — стихотворение Браунинга.[74] Брр — мороз по коже.

Со временем славу Говарда Мейсона составили скорее мертвые жены, чем литературные таланты. Романов его Луиза не читала — давно выходили. После визита к Джоанне Траппер она глянула на «Амазоне» — похоже, и не переиздавались. Казалось бы, убийства способствуют некой печальной славе, а слава — продажам, но нет, Говард Мейсон стал изгоем. Уже умер, больше не моден, больше не издается, но по сей день призраком из машины живет в интернете.