— Ну почему я не старый гомосексуалист?!.

От этой реплики я шалею. Илья пристально смотрит поверх очков и ждет, что я отвечать теперь буду.

В общении с ним был один нюанс, не слишком заметный, но существенный. Было в Кормильцеве нечто, роднящее его с представителями всех европейских царствующих домов. Согласно церемониалу, с монархом никто не имеет права заговорить первым, нужно ждать, когда монарх сам что-нибудь спросит или произнесет. Стой, молчи, жди. Кто-то из Романовых писал, что все недовольство последней императрицей Александрой Федоровной родилось из того, что она не умела заговаривать. Стояла, молчала, вокруг топтались подданные… Понятно, что рано или поздно ее должны были возненавидеть…

Илья не любил, когда кто-то начинал разговор раньше, чем начнет его он сам. Тогда не он задаст тему и интонацию — такие штуки его заметно раздражали, и дальнейшее общение окрашивалось в легкий негатив. Зато сам он умел заговаривать… Ну и…

— Ну почему я не старый гомосексуалист?!

И ждет, что я скажу. А откуда я знаю, что тут говорить? Я ж не в курсе, кто у него только что был, кто его разозлил и по какому поводу… И я начинаю нести какую-то «пургу» про то, что «может, так и лучше»… Что у старых гомосексуалистов жизнь довольно несладкая. Кроме тех, конечно, у кого слишком много денег…

Илья слушает, глядя поверх очков. И молчит. Я понимаю, что несу полную чушь, но я уже запутался во всем этом гомосексуализме, а как из него выбраться, не знаю. Илья наблюдает… Я понимаю, что помощи от него не дождешься, так что пора кончать, и финиширую какой-то дурацкой фразой о превратностях бытия старых гомосексуалистов. На чем и затыкаюсь.

Илья выжидает еще чуточку, чтобы убедиться, что я выдохся окончательно, затем почти выкрикивает, при этом кривляясь:

— Да-а!!! Зато никто не придет и не скажет: «Папа, дай денег!»…

Илья был скандалистом. Это позднее он стал «поэт, переводчик и издатель», но было время, когда Кормильцев был известен не стихами (их никто не знал); не причастностью к клану «рокеров» (о том, что они — рокеры, знали только сами рокеры); не переводами (он еще не переводил), а страшной скандальностью. Он взрывался самопроизвольно и по любом поводу. Разругаться он мог с кем угодно по делу, не по делу и безо всякого дела.

25 апреля 1985 года. Фото Дмитрия Константинова

Есть фотография Димы Константинова (если не ошибаюсь), на которой Илья «схвачен» именно в такой момент — после моментального взрывного скандала. Там ему двадцать пять, он сидит на институтском хилом столике в коридоре Горного института, в руке — лист бумаги и компакт-кассета. Смотрит вполоборота «в никуда». И страшная «бурчливая» обида на лице.

Смотрел он в стенку, а за этой стенкой сидел с десяток перепуганных музыкантов и технарей. Они ждали, что будет… В тот момент писали «Около радио» Егора Белкина; Илья ходил, ходил — нервничал. Потом сказал: «А мне не нравится!» — одним нажатием выдернул из «Соньки» обе кассеты — писалось с одной на другую с наложением — и, уходя, выкрикнул: «Все! Я их в окно выбрасываю!»… Перед этим писались уже дней десять в условиях, скажем так, сложных, альбом шел к концу, а получался он так, как получался. И вот Илья анонсировал, что все результаты этих трудов сейчас вылетят в окошко.