Сандро медленно поднес чашу к губам.
Греческий философ выпил ее залпом, не дрогнув, несмотря на в высшей степени несправедливое наказание, которому его подвергли. А хватит ли у него мужества, ведь виновность его не опровергнуть, а единственным смягчающим обстоятельством является страдание, причиненное ему его же жертвами.
— Пей.
Он устал. Устал от тщетной борьбы, которую вел в течение стольких месяцев, устал от душившего чувства вины и угрызений совести… Он коснулся губами чаши, закрыл глаза и выпил… один глоток. И тут же почувствовал ужасную горечь. Он перестал пить и закашлялся.
— Пей.
Он пристально посмотрел на нее. Ее взгляд не выражал никакого сочувствия. Полное отсутствие сопереживания вдруг возмутило его и вывело из ступора. Да, он поступил плохо. Да, то, что он сделал, ужасно. Но то, что он пережил из-за этого народа, тоже невыносимо.
— Я хочу, чтобы ты знала, — сказал он, пытаясь сдержать волнение. — Тиффани была моей женой.
— Пей. Расскажешь потом.
Сандро был возмущен и оскорблен.
— Я хочу тебе сказать, что женщина, которую вы убили в прошлом году, была моей женой. И это все, что ты можешь мне на это ответить?
Элианта отступила на шаг, широко раскрыв глаза.
— Почему ты мне говоришь такие вещи?
— Она жила с вами, а вы…
— Я хорошо ее помню.
— Вы принесли ее в жертву.
Элианта с ужасом отпрянула от него.
— Тиффани? Но она ушла… сама…
— Ты лжешь!
— Сандро…
— Вы ее убили…
— Но если ты мне не веришь, спроси у Кракюса…
— У Кракюса? Почему именно у него?
— Спроси у него сам.
Сандро не знал, что ответить, глубоко потрясенный.
— Они виделись в твоем присутствии?
— Конечно, когда он пришел за ней в деревню…
— Кракюс…
Сандро поставил чашу на пол.
— Нет! Пей!
— Не буду.
Он попытался встать, но его опять пронзила боль, и он упал.
— Пей, и поправишься.
— Что?
— Это горько, но надо выпить все, если ты хочешь поправиться.
— Господи, Элианта…
— Что?
— Ничего.
— Нет уж, говори.
— Я тебя люблю.
35
Много любви и немного терпения — вот что может изменить мир. Можагу хотелось в это верить.
Он оставил дверь своей хижины открытой и пошел к главной площади. Свет был особенно красив в этот день, а от цветов исходил восхитительный аромат для тех, кто желал его почувствовать.
Он сочинил свою историю, вложив в нее всю душу.
Он так хотел, чтобы его соплеменники вновь открыли для себя простое счастье, чтобы поняли, насколько они усложняют себе жизнь из-за пустяков и что нужно совсем немного, чтобы быть счастливым… Ему так хотелось вновь увидеть в их глазах беззаботность, а в их жестах — любовь. Вновь увидеть, как они наслаждаются каждым мгновением жизни, красотой мира и всего живого, как вновь ощущают счастье от того, что существуют и радуются каждому моменту, не желая ничего иного, кроме как видеть, чувствовать, ощущать, слышать — все, что предлагает жизнь.
Конечно, его история всего лишь травинка в хвойном лесу, но никто не знает, как сложится судьба…
Можаг дошел до площади. Дети его ждали. Среди них были и трое взрослых. Уже давно он такого не видел.
У него оставалось всего несколько секунд для самого трудного: придумать название. Может быть, хоть один раз, сейчас обойтись без названия?