– Я думал об этом, – перебил Марино. – Только у меня имеются и собственные соображения.

– Какие?

– Этот муженек – он ведь актер, верно? У него репетиции каждую пятницу, вот он и приезжает домой поздно. Провалиться мне на этом месте, если актеры не пользуются гримом! – Марино выдержал паузу. – Что скажете?

– Скажу, что актеры гримируются только для генеральных репетиций и для спектаклей.

– Верно. – Сержант медлил, собираясь, видимо, поразить меня силой мысли. – Все верно. А Петерсен говорит, что именно вчера у него была генеральная репетиция и именно с этой репетиции он якобы вернулся и якобы нашел свою жену мертвой. Короче, мой внутренний голос подсказывает...

– А вы взяли у Петерсена отпечатки пальцев? – невежливо перебила я.

– Нет, блин, я тут всю дорогу спектаклем наслаждался!

– Пожалуйста, положите образец в пластиковый пакет и, как только подъедете, передайте мне.

Марино не понял, куда я клоню.

Я не стала объяснять – не то настроение было.

На прощание Марино сказал:

– Не знаю, когда смогу заехать. Работы вагон. Чувствую, проторчу тут целый день.

Все ясно: до понедельника ни Марино (бог с ним), ни отпечатков (а это уже хуже) мне увидеть не светило. Сержант напал на след – на этот след нападают все полицейские, не обремененные интеллектом. Будь муж погибшей хоть святым Антонием, находись он хоть в другом полушарии на момент убийства, для колов он первый (хорошо, если не единственный) подозреваемый.

Конечно, случается, что мужья отравляют, забивают до смерти, режут кухонными ножами или застреливают из именного оружия своих жен, но вряд ли найдется муж, который, желая избавиться от жены, станет ее связывать, насиловать и медленно душить.

Голова у меня совсем не варила.

Неудивительно – с полтретьего ночи я была на ногах, а уже пробило шесть вечера. Полицейские давно уехали. Вандер свалил еще в обед. Почти одновременно с ним ушел Винго, один из моих помощников в анатомичке. Я осталась в морге одна.

Вообще-то я не выношу шума, но сейчас тишина, в прямом смысле мертвая, действовала мне на нервы. Меня трясло, пальцы были как лед, ногти посинели. Я подпрыгивала от каждого телефонного звонка.

Охранники в морг всегда выделялись по остаточному принципу, и никого, кроме меня, это не волновало. На мои жалобы не реагировали. В морге, рассуждали чиновники, красть нечего: даже если устроить день открытых дверей, сюда никого на веревке не затащишь. Покойники сами себе охрана, и надпись "Морг" действует эффективнее, чем плакат "Не влезай – убьет!" или "Осторожно, злая собака".

Покойников я не боюсь – чего их бояться. Живые – вот с кем надо быть начеку.

Несколько месяцев назад какой-то тип с ружьем ворвался в приемную терапевта и выпустил в пациентов целую обойму. После этого я перестала ждать милостей от природы и купила за свои деньги цепь и висячий замок. И когда я забаррикадировала застекленные двери главного входа, мне сразу же полегчало.

Внезапно кто-то с такой силой затряс входную дверь, что, когда я прибежала на грохот, цепь еще раскачивалась, хотя людей поблизости не наблюдалось. Вообще-то, бывало, бомжи пытались воспользоваться нашим туалетом...