— Погоди, — Захар растерянно заморгал, — погоди. Хреновина какая-то! Всю жизнь работаю, баба работает…

Он стал перебирать в памяти все покупки. Конь, батькой выделенный, издох. Купили. Плуг купили. Одежонку брали, ситчики-сатинчики разные. Железо на телегу. Больше что-то и не припоминается. Куда что уходит? Чудеса!

Павел Сидорович молча сидел у стола, подперев рукой квадратный подбородок. Вот ведь черт вреднучий, куда копнул! И помалкивает, а ты думай, как и куда твоя жизнь уходит. А что придумаешь? Сам он небось тоже не знает. Сколько лет тут продержали. Убегал не один раз, ловили и побитого привозили обратно. Колченогим через то стал — подстрелили. Теперь, кажись, можно ехать — живет. А там, в Расее, дочка, сказывает, есть, Артемке ровня. Приметил, какая жизнь у других, а что своя кувырком идет, не видит.

— Был слух: политикам слобода вышла. Домой не собираешься? — спросил Захар.

— Вышла-то вышла, — нахмурился Павел Сидорович. — Только боком. Все осталось, как было. Пока что.

— Сызнова начнете?

— Не сызнова, доведем до конца начатое.

— А чего добьетесь?

— Между прочим, и того, чтобы нашим детям осталось чуть больше, чем досталось нам.

— Без стрельбы, без убийства не обойтись ведь…

— А что делать, Захар Кузьмич? Есть маленькое насекомое клещ. Впивается скотина в шею и сосет кровь. Не стряхнешь, не сшибешь его — убить надо. Или пусть сосет?

— Не знаю я, ничего не знаю! — сердито засопел Захар.

От этих разговоров голова идет кругом. А тут еще бабье… Соберутся вечером к Варваре и шепчутся, шепчутся о приметах да знаменьях, предвещающих и кровь, и мор, и светопреставление. То огненные буквы на небе видели, то курица петухом закричала…

Однажды прибежал Клим. Полушубок нараспашку, рваная шапка на одном ухе.

— В волости был. Слушок есть, сковырнули временных. Будет, кажись, и на нашей улице праздник. Побегу мужиков порадую.

Захар осуждающе покачал головой. Веселится, дурья голова, праздника дожидается. Как раз дождешься. Заместо праздника зададут баню, почище той, что задали в пятом году мастеровым Верхнеудинска.

«Мужику надо работать!» — твердил про себя Захар. Сам он начал понемногу втягиваться в хозяйство. Кормил скотину, убирал навоз, поправлял заборы. Острым взглядом примечал большие и малые порухи в хозяйстве. Туговато придется. Не скоро будет все налажено, не скоро. Подолгу стоял на задах, вглядываясь в бугристую засугробленную даль. Там — поля. Они, бог даст, не подведут. А перемены, о которых судачат, — туман. Подует ветерок, и ничего не останется. Но пока туман держится, человеку в нем не мудрено заблудиться…

Надумал Захар податься в тайгу, охотой на белку себя побаловать, отдохнуть от разговоров. Поживет в зимовьишке недельки две-три, глядишь, все развиднеется.

Вечером, когда Артемка помогал батьке снаряжаться на охоту, пришел товарищ, Федька, сын Савостьяна. Он высыпал на стол орехи из кармана, сел на лавку, небрежно кивнул головой:

— Щелкайте.

Первый драчун в деревне, Федька и старого и малого считал своей ровней. Ему ничего не стоило посмеяться над седобородыми дедами, надавать подзатыльников ребятишкам. Но если у Федьки заводились гроши, он щедро угощал стариков самогоном, а ребятишкам покупал леденцов. Поэтому-то старики не таили на него обиду, ребята, получив затрещину, не жаловались родителям, Федьке многое сходило с рук.