Стесняясь бедноты, Зоя выставляла тарелочку с вареной свеклой, лепешки из ржаной муки пополам с кукурузой. Свекла заменяла сахар, который пили с морковным чаем, а лепешки разваливались в руках. Мяса, как такового, не водилось. Зоя получала или покупала какие-то обрезки, которые вымачивала в соленой воде, а затем, порезав на крошечные кусочки, долго варила. Получался суп с непонятным запахом.

Видя все это, я старался принести что-нибудь вкусное. У Зои был сын, лет пяти. Вечером он меня всегда ждал. Знал, что с пустыми руками не приду. Но цены на рынке были сумасшедшие. По совету ребят сходил к хозяйственникам. Как и везде, они подворовывали, но купить яичного порошка, сахара или банку американской колбасы было у них дешевле, чем на рынке. Однажды, доедая бутерброд с колбасой, мальчик спросил:

– Дядя Слава, ты теперь у нас жить будешь?

Я покраснел, а Зоя засуетилась, сунула ему печенье и сказала, чтобы дурацких вопросов не задавал. А у меня все любовное настроение в тот вечер испарилось. Полежали, пообнимались, и отправился ночью опять в госпиталь.

Через несколько дней на обходе меня осматривали особенно долго. Майор, завотделением, трогал заживающие раны.

– Залежался, наверное? – улыбаясь, спросил он. – Будем выписываться?

– Выписывайте.

Он нажал пальцами на один из шрамов-бугорков. Выступили светлая жидкость и кровь. Глядя майору в глаза, я проговорил:

– Распорядитесь насчет вещей. Гимнастерку подштопаю, то-се… после обеда буду готов.

С нашим братом не церемонились. Уходили из госпиталя и хромые, и с кое-как затянувшимися ранами. На врачей нажимали сверху, фронт нуждался в людях. Считали как? Пока в запасном полку прокантуешься и до места службы доберешься, будешь совсем здоровым. Но майор явно смутился. На открывшуюся ранку смотрел хирург, еще какой-то врач, медсестры.

– Обработайте, гляньте остальные раны. Надо еще подлечить.

И, не теряя авторитета, решительно вышел из палаты. А все поняли, что моя досрочная отправка чуть не получилась из-за вмешательства зловредной медсестры Люды.

Перед обедом, когда она раздавала лекарства, раненный в руки и голову артиллерист отчетливо проговорил:

– Сучка…

Люда вскинулась, едва не уронив поднос с порошками и таблетками, но артиллерист, глядя в окно, повторил:

– Сучка, вон, в саду бегает… Неплохо им тут живется.

Дней через пять я прошел комиссию и вместе с младшим лейтенантом Лехой был признан годным к дальнейшей службе. К тому времени у него с молоденькой медсестрой Светой крепкая любовь сложилась. Света ходила с красными глазами и все свободное время проводила с Лехой. Смотрел я на них, и тоска брала. Леха совсем мальчишка, недавно шестимесячные курсы лейтенантов окончил и после первого боя в госпиталь угодил. Наивный, честный парень. Такие чаще всего гибнут.

А Костя Журин вывернулся. Не зря жаловался на температуру и плохое самочувствие. Оказалось, он пообещал жениться на медсестре Зине, а та, будучи старшей в отделении, сумела продлить ему лечение. Журин, глядя, как мы собираемся, вздыхал, жалел, что ему еще в госпитале торчать, а мы врага бить пойдем. Данила Колышкин, которого переводили в команду выздоравливающих, съязвил: