… переступая некий Рубикон.

– Ну… – он помедлил, – мене, мене, текел, упарсин[35]!

Челюсти его сжались на миг, и тут же расслабились.

– Удельными князьями хотят быть… – усмешливо протянул он, – если у нас с тобой получится так, как задумывали. Фактически за то, штобы просто сказать своё веское для мира «да», и решить вопрос для нашего народа?

Он крутанул головой, снова усмехнувшись.

– Они… – Иосиф, по примеру отца, возвёл глаза вверх, – видят своё благо – народным, а народное горе – чужим.

– Государство – это Я[36]!

– Да, татэ, – кивнул сын, – государства ещё нет, а они уже лезут со своим «Я», считая это делом совершенно естественным.

– Обойтись без них… – генерал замер так, што младший Бляйшман даже и дышать забыл.

– … сложно, но можно, – продолжил Фима, и сын выдохнул, задышав наконец.

– Это большая и наглая авантюра, – старший Бляйшман задумчиво сложил перед собой руки, – но я таки подумал, а кто у нас может надавить на буров в нашу пользу? И это таки Франция, Германия и самую чуточку Америка.

– Дорого, – быстро сказал сын, – подкупить парламент… а-а!

– Да, сына! – торжественно кивнул генерал, – Парламента слишком много, а вот Кайзер – один!

– Но… – сдулся он, – дорого, очень дорого! И я таки не представляю, как к нему можно подступиться!

– А и не надо! – быстро перехватил инициативу Ёся, – Есть идея и деньги для неё, а остальное – детали! Не думать, чем и сколько заинтересовать Кайзера, а думать за его ближних… обер-лакеев! Не много одному, а по малу многим, а там и нажужжат в царственные ухи! Главное – подход. У нас есть среди там, к кому подойти?

– Найдётся, сына, найдётся, – расплылся в улыбке Фима.

– Это… – он задумался мечтательно, – может быть удобно – страна в Южно-Африканском Союзе, но при этом – под протекторатом Кайзера. Можно будет интересно вилять внутренней и внешней политикой.

– А… – Ёся снова задрал глаза к потолку, – эти?

– Если… Когда, – поправился старший Бляйшман, – у нас выйдет, то мы сами станем «Этими», а тем «Этим» – вот!

… и он решительно рубанул себя ребром левой ладони по локтевому сгибу правой руки!

Завидев отца, Надя вцепилась в него, не оторвать! Потом, наплакавшись и решительно промочив ему сюртук – в меня, Саню…

– Мамы… – с трудом выговорила она, чуть отстранив заплаканное лицо, – больше нет. К… ка-азаки… ненавижу!!!

– Всё будет… – начал я, и замолк, просто гладя её по голове.

– С медицинской точки зрения… – протирая пенсне, разъясняя психиатр Владимиру Алексеевичу, – ваша дочь в принципе здорова, имел место лишь тяжелейший нервный срыв. Время, голубчик… время лечит. Могу лишь рекомендовать смену обстановки.

– Да-с! – вскинулся он, нацелив в дядю Гиляя острую бородку клинышком, – решительно даже настаиваю! Африка? Замечательно! Только ни в коем случае не оставляйте её в Москве, в привычной обстановке!

– Я сам из… – он покосился на Надю, – но поверьте – стыдно, очень стыдно! Из воинского сословия в…

Он махнул рукой так отчаянно и с такой горячностью, отвернувшись и часто моргая, што я проникся к нему самым горячим сочувствием. Вот ведь, а?!