Сочинила ли она всю эту историю для того, чтобы ее сын мог покоиться в мире? Но это ее сын – не мой. Мой сын пребывал совсем в ином, далеко не столь покойном месте. Я возносил молитвы за выздоровление Николаса Равенскрофта и думал, что Нэнси, наверное, посмеялась бы надо мной, но вызвать ее образ у меня не получалось, и я был признателен за повисшую в доме тишину. Я уложил фотографии в конверт.
Я спросил Кэтрин Равенскрофт, отчего она не рассказала все это Нэнси при встрече. Отчего не сказала, что ее изнасиловали. Кэтрин посмотрела на меня с удивлением.
– Я никому этого не говорила, – ответила она. – К тому же мне не хотелось лишний раз ее ранить.
Я стал первым, кому она открылась. Да и то потому, что оказалась вынуждена. Она опять поддалась давлению, опять пошла против собственной воли. Мне кажется, она не лукавила, сказав, что ей очень жаль. Ей было жалко меня, но я не нуждался в ее жалости. Мне надо, чтобы она меня ненавидела. Мне надо, чтобы кто-нибудь ненавидел меня больше, чем я сам себя ненавижу. Я должен сказать ей, что сделал с ее сыном. Что это из-за меня он сейчас пребывает там, где пребывает.
Я набирал ее номер. Я делал это не в первый раз, но раньше я молчал. Она взяла трубку.
– Да?
Вроде бы она за рулем, голос тонул в шуме уличного движения.
– Это я показал фотографии вашему сыну. – Я стал ждать ответа и, не дождавшись продолжил: – Моя жена хотела, чтобы вы страдали так же, как страдала она… – Я рассказал, каким образом поддерживал связь с Николасом. – Я заставил его поверить, что вы влюбились в Джонатана, что жизнь Джонатана была для вас важнее его жизни. – Я слышал ее дыхание на фоне уличного шума, прерывистые вздохи, но она по-прежнему не говорила ни слова. Наверное, сейчас отключится. Но нет, слушала. – Вы бы лучше все рассказали мужу, – сказал я со всей возможной мягкостью.
– Это ты, подлец, сам ему все расскажи, – прошипела она, и слова ее дали мне надежду на то, что в ее сердце нашлось место для ненависти ко мне.
Глава 53
2013, конец лета
Именно Роберт сидел у постели Ника, когда тот открыл глаза, и он же дал знать об этом Кэтрин. Он послал ей сообщение по сотовому, она получила его во время второго сеанса у психиатра, к которому обещала на работе ходить. Она колебалась, готова была уже отказаться, но все же решилась: у нее теплилась слабая надежда, что это ей поможет. При сигнале телефона женщина-врач нахмурилась. Он должен был быть выключен. Кэтрин встала и сказала, что ей нужно выйти. Молодая женщина молча склонила голову набок. Ощущение от сеансов у Кэтрин было такое, словно у нее один за другим очень бережно вырывают зубы, и протезы, которые станут на их место, должны значительно улучшить ее самочувствие. Но пока для нее было важно привыкнуть к зияющим во рту окровавленным дырам.
– Это по поводу сына. Он только что открыл глаза.
Женщина склонила голову на другую сторону.
– Он в отделении интенсивной терапии.
Во взгляде ее сначала мелькнуло удивление, потом догадка, будто до врача внезапно дошло, о чем идет речь. Это не так, но ее вины в том нет. Кэтрин ведь ничего ей не рассказала. А сама она не спросила. Она вообще не задавала ненужных вопросов, а Кэтрин только на вопросы и отвечала, не проявляла со своей стороны никакой инициативы. Она оказалась трудным пациентом – пациентом, который, судя по всему, не хочет или не может помочь себе сам.