Если бы его отец оказался на месте, уверен, все прошло бы по плану. Он протянул бы мне руку, даже предложил бы чаю. Пожилой человек, весь высохший, вымотанный двухчасовой поездкой в больницу. Общественный транспорт…

«…Да, путь неблизкий, но я должен был увидеть Николаса. Не сомневаюсь, что жена бы меня одобрила. Она, знаете ли, всегда замечательно находила общий язык с молодыми людьми… ни за что бы не упустила возможности познакомиться с Николасом… Это было бы для нее очень важно… Нет, нет, я все понимаю. Понимаю. Понимаю. Вы тут ни при чем. Да, спасибо, очень любезно с вашей стороны. От чашечки чая не откажусь».

И я проводил бы его взглядом до двери, а затем мигом отсоединил бы трубки и ушел. Все. Финиш. Мальчик так ничего бы и не узнал. Хорошая, право, смерть. Ничего бы не успел почувствовать. Легче, чем утонуть. Он и так уже наполовину по ту сторону, может быть, больше, чем наполовину. А теперь весь там, а я к нему и не прикоснулся. Пальцем не тронул. Последствия? А что мне за дело до последствий? Никакого нет дела. Наплевать. Но все получилось не так.

Заглянув в палату и увидев множество коек, я испугался, что не найду его, но сиделка любезно помогла мне. Даже улыбнулась. А что – выглядел я вполне пристойно, никаких опасений не внушал. Все, что надо было, так это шепотом произнести: «Николас Равенскрофт», – и бедная, усталая сестра решила, что я его дед. Разумеется, я не стал ее разубеждать. Но тут в палату влетела его мать. Настоящая фурия. Я совершил глупость. Решил, что сейчас ей так же мало дела до сына, как и когда он был ребенком. Понадеялся на то, что в этот ночной час она будет мирно почивать у себя в постели.

Увидев меня, она явно испугалась. Я сразу узнал это плеснувшееся у нее в глазах выражение страха, потому что мне уже приходилось с ним сталкиваться, хотя и не у взрослых. Я не из тех, кто вызывает страх у себе подобных. Да, она выглядела испуганной, но не за себя. Она испугалась за сына, и это меня удивило, такого я не ожидал. Я ожидал ярости и праведного гнева, но никак не инстинктивной защитной реакции. А потом меня отвлекло прикосновение сиделки. Сколько уже времени прошло, как я не знал женского участия. Приятно было чувствовать на себе ее ладонь, славно было сознавать, что тебя оберегают, не дают причинить тебе боль. И голос у нее такой ласковый. Это было очень искреннее участие, и я от души откликнулся на него. Я был признателен за такую доброту.

Но положение осложнилось. Я думал: войду – выйду – и дело сделано, а получается, придется нанести еще один визит. Какой у меня, собственно, выбор? Довериться судьбе: мол, она сама без постороннего вмешательства с ним разберется? Сиделка сказала – удар. С ним случился удар. Есть шанс, что выживет, но «с тяжелыми последствиями». Может, этого достаточно, Нэнси? Нет? «Тяжелых последствий» мало? Я устал, у меня все тело болит после падения и дороги домой.

Зазвонил телефон. Наверное, это Нэнси откликнулась на мой вопрос. Мужской голос оставил сообщение, но я успел ответить:

– Да?

– Здравствуйте, мистер Бригсток, это Роберт Равенскрофт. – Я выжидательно молчал. С чего мне его поощрять? – Надеюсь, вы извините мой звонок. Мне просто хотелось выразить сожаление в связи с тем, что произошло. Я говорю о появлении моей жены. Право, мне очень, очень жаль.