Победно разбивая грудью воздушный поток, я первым несся по трассе. За мной, азартно пригнувшись к рулю, мчался Жора Артист.

Капитулировавший ветер льстиво свистел мне в уши: «с-сам чо-орт тебе не бра-ат-с!»

Наконец, выжав из взвывшего «Урала» все, что он был в состоянии выдать, Артист вырвался вперед, несмотря на то что его мотоцикл тащил на себе тройную тяжесть.

— Улю-лю! Ха-ха! — насмешничали Дантист и Серый, демонстрируя мне «дулю».

Я хотел, пусть даже рискуя слететь в кювет, дать по газам, но в это время мы свернули с тракта на узкую ухабистую проселочную дорогу. Из-за предательских кочек и рытвин оба вынуждены были сбавить безрассудно-бешеную скорость. Роль камикадзе ни меня, ни Жору не привлекала.

Мигом проскочив перелесок, мотоциклы выкатили на берег речки. Если бы берег спускался к воде не полого-ровно, мы наверняка перевернулись бы — столь неожиданно резким оказался переход из лесочка к самой воде.

Как дикие чудо-кони, остановленные на всем скаку, мотоциклы издали сдавленный хрип и мертво замерли.

— Прибыли! — весело гаркнул Жора.

Я снял мотоциклетный шлем и с любопытством оглядел окрестности.

Речка была неширокая. Прикинул, что при надобности, могу переплыть ее в два счета. На высоком противоположном берегу высились стройные ряды корабельных сосен. Их строгую величественную сдержанность немного смягчал беспорядочно разбросанный между ними березовый молодняк.

Темно-зеленая вода, нефритово искрящаяся на солнце, нежно-голубое небо, сосны, казавшиеся издали сиреневыми, — все вносило в мою душу чудно-легкое настроение.

Поймал себя на мысли, что мне, как маленькому мальчугану, хочется, беззаботно смеясь, пробежаться босиком по самой кромке воды, чтобы разлетались подо мной многоцветные фонтанчики радужно-радостных брызг…

— Умаялся с дороги? — дружелюбно хлопнул меня по плечу Артист. — Сейчас развеемся, будь спок!

В это время ребята расстелили на мелком песочке какое-то подобие покрывала-скатерти, странно сочетавшее в себе малиновый, желто-коричневый и фиолетовый цвета.

По-турецки поджав под себя ноги, вся братва полукругом разместилась за этим импровизированным столом.

Из коляски «Урала» была извлечена литровая переплетенная бутыль и множество съестной всячины.

— За вчерашнюю удачу! — поднял наполовину наполненный стакан Артист.

— За тебя и Генриха! — вставил Серый, в два глотка заглотив свою дозу.

— А кто такой Генрих? — полузадохнувшись от мутного самогона, поинтересовался я.

— Великая голова с умопомрачительным множеством умственных извилин! — сострил Жора, с удовольствием захрустев малосольным болгарским огурчиком.

— Его старшой брательник, — пояснил Дантист.

Пригладив пятерней непослушно-растрепанную рыжую шевелюру, Жора взял гитару.

Над спокойной гладью воды томно полилась песня. Все-таки Артист пел профессионально, что называется, искренне-чувственно. В его голосе слышались то бесшабашно-удалой кураж, то безысходно смертельная тоска:

— Ну что ж, помянем бедолагу Кучеренко! — криво усмехнулся Серый и плеснул всем из бутылки.