Навстречу Регине Владимировне и Леночке по мосту шел мужик — пьяный забулдыга, каких в парке можно было встретить часто. Мужик шел, раскачиваясь, и на середине не удержался на ногах. Взмахнув руками, он упал на Регину Владимировну, и они рухнули с мостка в воду. Мужик, хоть и был пьян, быстро встал на ноги, отряхнулся и поковылял к берегу, ругаясь матом и отплевываясь, а тучная Регина Владимировна еще долго стояла на карачках, пытаясь подняться. Она и дома с трудом вставала после мытья полов, в два захода: сначала опиралась на одну ногу, потом подгребала другую, а тут от неожиданности и из-за мокрой одежды бултыхалась в мутной луже, не в силах обрести равновесие. Но не это заставило Надю потерять голос. Не это стало причиной ее очередного нервного припадка, после которого она так и не пришла в себя.
Падая, Регина Владимировна так и не выпустила из своей ладони ручку Леночки и утянула ее за собой. Леночка же вцепилась в пакетик с хлебом для уточек и не могла себе помочь. Одной рукой она сжимала руку бабушки, другой — пакет с хлебом. Она упала в пруд плашмя, лицом, как потом сказали врачи — захлебнулась сразу же.
Надя видела, как к Регине Владимировне бросились люди, как какая-то женщина закричала, как начали вытаскивать Леночку и делать ей искусственное дыхание. Она видела, как приехала «Скорая», которая забрала Леночку. Видела Регину Владимировну, которая истошно кричала: «Лена! Лена!»
Пока одна группа людей обступила Регину Владимировну, другие прохожие стояли над Надей, которая билась в припадке. Опять закричала какая-то женщина, опять кто-то побежал вызывать «Скорую». Надя слышала, как кто-то посоветовал положить ей между зубов палку — чтобы язык не прикусила, и чувствовала, как какой-то парень засовывает ей в рот грязную кору дерева. Это было последнее, что она помнила — мерзкий, горький с гнильцой вкус у себя во рту.
Надя сначала лежала в московской больнице, потом ее перевели в Тобольск. В редкие минуты просветления она видела перед собой лицо мамы, папы и мужа. Но эти минуты случались все реже. Надя так и не выкарабкалась. Около года она провела в психиатрическом отделении и потом, наконец, отмучившись, умерла. Муж воспитывал сына сам, а Надины мама и папа остались одни и как-то доживали.
Регину Владимировну в парке видели почти каждый день. От нее старались держаться подальше, особенно мамы с колясками. Она подходила к каждой, заглядывала в глаза и спрашивала, не видели ли девочку на велосипеде. Девочка потерялась, уехала вперед на трехколесном велосипеде. Худенькая такая, в курточке красной. Не видели? Мамы отвечали, что не видели, и старались побыстрее убежать от этой страшной, огромной, расплывшейся, явно больной женщины с давно не мытыми волосами, в грязной кофте.
— Лена! Лена! — кричала Регина Владимировна на весь парк и шла дальше, подходя к очередной женщине с коляской: — Вы девочку не видели?
Тот горбатый мосток через пруд наконец рухнул. Теперь, чтобы покормить уток, приходилось давать круг в объезд. Новый мост никто ставить не собирался. Бабули, которые гуляли в этом парке каждый день, говорили, что и не надо ставить — одни беды от него, и пугали молодых мамочек рассказом об утопшей девочке.