— Отпадает, — ответил я коротко. «Держись, старина, — думал я, — не давай себе воли».

— Видите ли, — сказал Уэнкинс, обманутый моей сдержанной реакцией, — мы думаем... то есть «Уорлдис»... мы надеемся, что вы согласитесь...

— Правда? — я с трудом держал себя в руках. — Как вы думаете, почему я не согласился, чтобы «Уорлдис» платила за мое пребывание здесь?

Уэнкинс помрачнел. Фирма давила на него с одной стороны, а я с другой. Он в самом деле был несчастен. На лбу его выступили капли пота.

— Я понимаю, но, — он растерялся не на шутку, — видите ли... все они... эти организации... они согласны оплатить.

Я сосчитал до пяти. Когда мне показалось, что голос меня слушается, я сказал:

— Мистер Уэнкинс, будьте любезны передать руководству «Уорлдис», что я не могу. Я буду присутствовать на премьере и на небольшом приеме до или после нее. Как мы договаривались, так оно и будет.

— Да, но... мы обещали этим людям, они рассчитывают...

— Мой агент предупреждал вас.

— Но наша фирма...

«Чтоб она провалилась, ваша фирма!» — подумал я, а вслух сказал:

— Одним словом, я отказываюсь.

— Но, извините, они будут бойкотировать ваши фильмы, если вы откажете... ведь мы... э-э... взяли на себя обязательства...

— Вы должны признать, что сделали это без моего согласия.

— "Уорлдис"... дирекция будет огорчена...

— Разумеется, но в основном тем, что это повлияет на прибыль. Вы сами виноваты. Если вы думаете, что ангажировали меня, то ошибаетесь.

Клиффорд Уэнкинс смотрел на меня со скорбью, ван Хурен с интересом, а я сознавал, что сорвался. Мне стало жаль Уэнкинса, и это помогло собраться.

— Скажите дирекции, что я все равно на всю следующую неделю уезжаю из Иоганнесбурга. Можете добавить, что будь я предупрежден заранее, я, может быть, согласился бы.

Уэнкинс сглотнул слюну.

— Мне приказали уговорить вас...

— Мистер Уэнкинс, даже ради вас я не могу этого сделать, меня здесь не будет.

Он смотрел на меня глазами побитой собаки.

Ван Хурен глядел на меня с любопытством.

— Почему вы ему отказали? — спросил он.

Я усмехнулся. Злость, которую вызывал Уэнкинс, была как аллергия. Исчез он, ушла и злость.

— Принципиально не участвую в конкурсах красоты, благотворительных обедах, премьерах... Это не мой стиль.

— Понимаю. Но почему?

— Потому что у меня не хватает на это ни сил, ни терпения.

— А мне показалось, что вы умеете владеть собой.

Я вновь улыбнулся и покачал головой. Мне не хотелось выглядеть капризным, поэтому я не стал говорить, что публичные выступления меня убивают, что я чувствую себя раздавленным, уничтоженным, лишенным индивидуальности, а тосты в мою честь вызывают во мне острое чувство стыда. Единственный знак признания, который мне нравится, — это аншлаг в кассе кинотеатра, где идет мой фильм.

— А куда вы собираетесь на будущей неделе? — спросил он.

— В дебри Африки, — ответил я и рассмеялся.

Мы пошли взглянуть на лошадей перед заездом.

Я узнал одну из кобыл Нериссы; Лебона шла под восьмым номером.

— Выглядит неплохо, — заметил ван Хурен.

— Да, — согласился я, — три четверти дистанции пробежит отлично, а потом вдруг устанет, начнет отставать и придет к финишу мокрой, обессиленной и задыхающейся.