В тот день она долго бродила по Оксфорд-стрит и Риджент-стрит, чтобы только убить время, а на самом деле — чтобы не сидеть в своей конуре. Скудно освещенные магазины нагоняли тоску. В «Суон энд Эдгарс» — керосиновые лампы, в «Седфриджес» — свечи; повсюду искаженные, сумрачные лица, как на полотнах Гойи. Глаз остановить не на чем, а если и попадалось что-нибудь приличное, то цены кусались: прелестные теплые ботиночки с меховой опушкой стоили пятнадцать гиней. Одно расстройство. «Хуже, чем в войну», как сказала мисс Фосетт, ее сослуживица. Сейчас она готовилась к свадьбе и увольнялась; сотрудницы скинулись на подарок и купили какую-то невразумительную вазочку, но Урсула хотела подарить ей что-нибудь от себя, нечто более оригинальное, однако ничего не придумала и решила присмотреть подходящую вещицу в универмагах Уэст-Энда. Но так ничего и не присмотрела.

Зашла в «Лайонз», взяла чашку бледного чая — «что овечья вода», сказала бы Бриджет, — и жалкий кекс (в котором насчитала ровно две сухие изюмины), к нему крошечную порцию маргарина, а затем попыталась представить у себя на тарелке изысканные деликатесы: соблазнительный Cremeschnitte[18]или ломтик Dobostorte.[19]^>{28} Вероятно, в настоящее время немцам было не до лакомств.

У нее невольно вырвалось Schwarzwälder Kirschtorte[20] (восхитительное название, восхитительный торт), и это привлекло непрошеное внимание сидевшей за соседним столиком посетительницы, которая героически сражалась с пышной глазированной булочкой.

— Беженка, дорогуша? — спросила незнакомка, поразив Урсулу своим сочувственным тоном.

— Можно и так сказать, — ответила Урсула.

Дожидаясь, пока сварится яйцо (вода грелась еле-еле), она стала рыться в книгах, которые после переезда из Кенсингтона так и лежали нераспакованными. Обнаружила Данте в красном сафьяновом переплете — подарок Иззи, под ним томик стихов Джона Донна (ее любимый), поэму «Бесплодная земля»^>{29} (библиографическая редкость, первое издание, зачитанное у Иззи), полное собрание Шекспира под одной обложкой, милых ее сердцу поэтов-метафизиков и, наконец, на самом дне коробки — предписанную школьной программой потрепанную книжку Китса с надписью: «Урсуле Тодд за успехи в учебе». Как эпитафия, подумалось ей. Перелистав слежавшиеся страницы, она нашла то, что искала:

Она прочла это четверостишие вслух; по коже пробежал мороз. Сейчас бы подошло что-нибудь согревающее — про пчелок, например:

Китсу следовало бы дожить свои дни на английской земле.^>{32} Почить летним днем в английском саду. Как Хью.

Сварив наконец яйцо, она развернула вчерашний номер «Таймс», который отдал ей в экспедиторской, дочитав, мистер Хоббс, — у них это уже превратилось в ежедневный ритуал. Новый, уменьшенный формат газеты выглядел насмешкой: как будто сами новости съежились. А ведь так оно и было, разве нет?