— А сны? — в тревоге спросила Урсула.

— А сны? — спросила Урсула, вспоминая огромную газонокосилку, что преследовала ее всю ночь, и племя индейцев, которые, привязав ее к шесту, стали в круг и начали целиться в нее из луков.

— Это наша курица, правда? — сказал Морис.

Урсула относилась к домашней птице с нежностью: ей нравилось, что в курятнике теплая солома, на которой разбросаны перышки, нравилось шарить под плотными, теплыми куриными животами, чтобы найти такое же теплое яичко.

— Генриеттой звали, правда? — не унимался Морис. — Самая старая. Миссис Гловер давно говорила: пора ей в кастрюлю.

Урсула присмотрелась к содержимому своей тарелки. Генриетта была ее любимицей. Жесткий ломтик белого мяса не давал никаких подсказок.

— Генриетта? — в ужасе взвизгнула Памела.

— Ты ее зарезала? — не отставал Морис от Сильви. — Крови много было?

Несколько раз в курятник забирались лисы. Сильви удивлялась, что куры такие глупые. Не глупее людей, парировала миссис Гловер. А ведь лисы прошлым летом утащили и крольчонка Памелы. Джордж Гловер спас пару крольчат, и Памела устроила для своего гнездышко в саду, а Урсула тогда воспротивилась, унесла своего питомца в комнату и поселила в кукольном домике, где он учинил разгром да еще оставил на полу свой помет, будто россыпь крошечных лакричных шариков. При виде такого безобразия Бриджет переселила крольчонка в сарай, где тот и сгинул.

На сладкое подали пудинг с джемом и сладкой подливкой; джем был из своей малины, собранной минувшим летом. От лета теперь остались одни мечты, говорила Сильви.

— Детский трупик, — сказал Морис с той жуткой развязностью, какая процветала в школе-пансионе. С набитым ртом он объяснил: — Так у нас в школе пудинг с джемом называется.

— Что за манеры, Морис, — сделала ему замечание Сильви. — И прошу тебя, не говори таких гнусностей.

— Детский трупик? — переспросила Урсула, выронив ложку и в ужасе глядя на свою тарелку.

— Немцы их едят, — мрачно выговорила Памела.

— Пудинги? — удивилась Урсула. Все едят пудинги, почему же немцы, хоть и враги, должны быть исключением?

— Да нет, детей, — сказала Памела. — Но только бельгийских.

Сильви рассмотрела белесый пудинг с кровавой прожилкой джема и содрогнулась. Утром у нее на глазах миссис Гловер с безразличием палача перебила Генриетте шею палкой от швабры. А куда денешься, подумала Сильви.

— Нынче война, — сказала миссис Гловер. — И нечего тут рассусоливать.

Памела не собиралась отступаться.

— Скажи, мама, — вполголоса требовала она, — это была Генриетта?

— Нет, солнышко, — отвечала Сильви. — Даю честное слово: это была не Генриетта.

Дальнейшее выяснение истины прервал настойчивый стук в дверь черного хода. Все переглянулись и замерли, будто застигнутые на месте преступления. Урсула ничего не поняла.

— Только бы не дурная весть, — выговорила Сильви.

Ее опасения оправдались. Из кухни донесся душераздирающий крик. Сэм Веллингтон, старый конюх, погиб на фронте.

— Страшная война, — прошептала Сильви.

Памела отдала Урсуле остатки скрученной в четыре нити бежевой мериносовой шерсти, и Урсула пообещала, что королева Соланж в благодарность за свое спасение пожалует Памеле салфеточку под стакан с водой.