— Ну что, была бомба?

— Была, но не на станции, а недалеко от Британского музея. Хорошо, что успели ее обезвредить. Еще очко в нашу пользу… Не знаю, как быть с вашей проблемой. Сегодня, к сожалению, я не смогу.

— Конечно, понимаю.

Он уловил в моем голосе нотки огорчения.

— Сегодня день рождения сына, и я обещал свозить его в «Старлайт-экспресс». Как насчет завтра?

— Когда вам будет удобно.

— Сейчас взгляну.

Он отложил трубку.

— В девять у меня брифинг. Может, в одиннадцать?

— Отлично. Где встретимся?

— Только не на станции. Вы знаете Нилз-Ярд в Челси? Тот, что на Сидней-стрит в центре сада? Там есть кафе, где можно выпить чашку хорошего кофе с нормальным «дэнишем».

— Не мешает нам всем остаться нормальными, — скаламбурил я, хотя мне было не до шуток. — Ладно, большое спасибо, Алберт, и приятного вечера.

— Это его четвертый поход туда, — сказал Алберт. — Умел бы он ездить на роликах — сам бы меня свозил.

В привычном покое своего дома я впервые после московского приключения стал приходить в себя. Разобрал почту (интересно, сколько леса уходит на издание «Ридерз дайджест»?), принял душ, открыл бутылку кларета, сунул замороженную пиццу в микроволновую печь и включил компьютер, чтобы вспомнить, на каком месте остановился. Я всегда считал, что работа — панацея от любых бед, и теперь надеялся избавиться от всего этого ужаса с помощью сочинительства.

Собираясь с мыслями, я запустил свой процессор, но вместо обычного меню на экране появилось сообщение: «Если вы не лишены здравого смысла, то поняли, что случившееся в Москве — не ваше дело. Теперь вы знаете, что происходит с теми, кто путается под ногами. Не забывайте об этом. Вашего друга больше нет».

Я не мог оторвать глаз от экрана; новая волна ужаса захлестнула меня, и стакан задрожал в руке. При всей скудости моего технического образования я знал, что любой компьютер может быть заражен вирусами, но произошедшее не могло быть случайностью — оно касалось лично меня. Я был готов к разгрому квартиры, но такое насилие не оставляло никаких следов, это было настоящее произведение искусства, демонстрация изощренной силы. У меня хватило сообразительности распечатать сообщение, прежде чем его стереть; потом я проверил содержимое своей директории — не стерлось ли что-нибудь важное. Все документы были на месте.

К прежним тревожным мыслям прибавились новые; пицца так и осталась несъеденной.

Дневное время в Лондоне превратилось в сплошной час пик. Пробираясь через весь город в Челси — впервые за несколько месяцев — на отсроченную встречу с Албертом, я поразился тому, как быстро превращается Лондон в город заброшенных контор, в некое подобие бетонной декорации для давно отснятого фильма. Я потерял счет исчезнувшим ориентирам и несколько раз сбивался с дороги, потому что знакомые когда-то улицы совершенно изменили свой облик. Двигаясь вниз по Стрэнду к Трафальгарской площади, я видел в дверях магазинов покупателей, которые старательно обходили барахольщиц и всякое человеческое отребье, проведшее ночь на старых газетах. Только ровное красноватое покрытие Мэлл восстановило ощущение постоянства, а парк по обеим ее сторонам показался иным миром по сравнению с загаженными магистралями, оставшимися позади. Через Гайд-парк-корнер и Белгрейв-сквер я выехал на Уолтон-стрит, где по своему обыкновению священнодействовала целая армия регулировщиков, а потом через боковые улицы попал на Кингз-роуд. Там в большинстве магазинов торговали американскими вещами впятеро дороже их настоящей цены.